Сибирские огни, 1941, № 3

Бушуев. Не выпуская из левой руки об­ мотанного вокруг запястья чумбура, он выступил из-за головы коня и стал перед Саранским во-фронт, вытянув по швам слегка подрагивающие от волнения, еще не приученные к строевому смирению руки. — Бушуев?! — близоруко вглядываясь в окаменевшее лицо казака, каким-то по- лупогашенным, сдавленным голосом спро­ сил Саранский. — Так точно. Я, ваше благородье. — С каких же пор стал ты хо-зяи-ном этого коня? — Сию минуту, ваше благородье... — Позволь, голубчик. Да ведь этот конь, насколько я не ошибаюсь, принадле­ жит аткамынеру Кеньжигараеву. — Никак нет, ваше благородье. Теперь эта лошадь моя. — Это каким же образом? — Сей конь куплен у кыргыза за на­ личный капитал моего родителя, ваше бла­ городье. — За какие же дивиденды купил его твой родитель? — За два ста с четвертной кредитны­ ми билетами, ваше благородье. — Ого! Да у тебя родитель-то, видать, с капитальцем? — Никак нет, ваше благородье. Он те­ перь при двух коровенках на пять душ семейства из-за этого коня у меня остал­ ся и в долги ишо по горло залез... — Ага. В долги по горло залез, а сы­ на — нижнего чина на офицерского коня решил посадить?! Похвально. — Рады стараться, ваше благородье. Холеное, слегка припухшее от хмеля лицо Саранского, покрывшись мертвенной бледностью, обрело вдруг строгое, сосре­ доточенное выражение. И только тонкие, мелко подрагивающие в уголках, гневно сомкнувшиеся его губы да тяжелая не­ подвижность полусмеженных век — гово­ рили о последней грани внешнего спокой­ ствия и самообладания, за которой мог уже последовать неизбежный взрыв. Глядя потемневшими от тревоги и гне­ ва глазами на Саранского в упор, Агей чувствовал, что встреча эта к добру не приведет, и, ко всему готовый, стоял вы­ тянувшись перед офицером, твердо решив пока про себя одно: удержать в своих ру­ ках купленного строевика ценой любых средств и усилий. Он ждал, что после это­ го минутного оцепенения, в котором нахо­ дился сейчас Саранский, офицер, озверев­ ший от злобы и уязвленного самолюбия, схватит его за горло или, может быть, размахнувшись, ударит наотмашь по лицу... И вот, как бы очнувшись от мгновенно­ го забытья, Саранский бросил на Агея удивленно-диковатый взгляд, а затем с та­ кой стремительностью ринулся к нему со всех ног, что Агей инстинктивно слегка отшатнулся назад и, побагровев, замер на месте. Однако, очутившись с Агеем лицом к лицу, Саранский вдруг весь как-то обмяк и даже с неким подобием жалкой улыбки вполголоса сказал ему необыкновенно мяг­ ко и ласково: — Послушай, Бушуев, нам с тобой ссориться не к лицу. У нас впереди с то­ бой длинная и нелегкая дорога. И я — твой начальник — хотел бы пройти по ней с тобой душа в душу: без неприятно­ стей, бед и обид... Ты понимаешь, о чем я говорю? — Так точно. Вникаю, ваше благо­ родье... — Так вот, Бушуев... во имя благопо­ лучия в походе и ради братского моего от­ ношения к тебе — об этом я очень про­ шу тебя, очень — можешь ли ты усту­ пить мне своего коня? Агей ответил не сразу. Но помедлив, и не сводя с лица Саранского еще более потемневших, по-азиатски сузившихся глаз, твердо выговорил: — Никак нет, ваше благородье. Не могу... — Послушай... Голубчик! Я предложу взамен тебе одну из лучших строевых ло­ шадей в табуне моего отца. Да, да. На выбор. Согласен? — взволнованно, не пе­ реводя дыхания, проговорил Саранский. — И на менову Не согласный, ваше благородье. Лучше не просите. Не могу. — Триста рублей хочешь? Золотом! — Никак нет, ваше благородье. Ни зо­ лотом, ни серебром... — А четыреста?! — Я, ваше благородье, не барышник. И тыщи не возьму... — Так... Стало быть, это твое оконча­ тельное слово? — глухим и недобрым го­ лосом спросил Саранский, согнув в руках стэк. — Так точно, ваше благородье. — А не передумаешь? — Никак нет, ваше благородье. Мы люди самостоятельные... Они замолчали. Говорить больше было не о чем.