Сибирские огни, 1941, № 3

я «В людях». И, казалось, думали: как много перенес Горький и как радостно, что все это прошло. — А кто из вас Ара Манжелес? — вдруг спросил Алексей Максимович. — Вот она, Ара Манжелес, сидит крас­ ная, как рак, и грушу уничтожает. Алексей Максимович попросил Надежду .Алексеевну заняться с Арой, показать ей работы художников. — Надо учиться дома, готовиться, а по­ том в академию пошлем. Ара вспыхнула. Как это он узнал ее за­ таенную мечту? Горький хитро сощурил глаза и сказал: — А хорошо быть писателем. Вон мне пионеры аэроплан подарили, а колхозные ребята мешок репы послали. Мы весело смеемся и с нами вместе «меется Горький. Алексей Максимович попросил «курно­ сых» спеть. «База курносых» затянула боевую Даль­ невосточную. Голоса зазвучали вразнобой. Эх, тут, видно, не на берегах Ольховки. Горький, деликатно скрывая улыбку, заметил: — А вот поете-то вы плохо, учиться тоже надо. В песне большая сила. Уже несколько часов длилась беседа. Солнце пошло на закат. Пора уходить, а уходить не хочется. Алексей Максимович обратился ко мне: — Хороший у вас коллектив, очень хо­ роший. Сохраняйте и дальше вашу креп­ кую дружбу, это очень важно для учебы, для роста. Я не менее ребят смущаюсь. Но глаза Горького смотрят так ласково, приветли­ во, что я начинаю говорить. Впрочем мне хочется больше молчать, чтобы боль­ ше услышать, чтобы больше запомнить. Как жаль, что нельзя разложить на столе блокнот и записывать каждое слово Горь­ кого, каждое замечание! Неожиданно для нас перед Горьким по­ является стопочка книг в синевато-сером переплете. — Самое последнее издание «В людях». Остро отточенный фиолетовый каран­ даш выводит на каждой книжке имена ребят. — Вы Соню не забудьте, — встревожен­ но напоминает Алла. — К ней папа при- юхал и она опоздала. — Нет, ни за что не забуду, — отвеча­ ет Горький. Последняя книга надписана мне. Хочется прочесть тут же. Но я удержи­ ваю себя от искушения. Впрочем за меня читают ребята: Дяде Ване. Молчанову-Сибирскому. Хорошее дело делаете, дядя. М. Горький. 19 августа 1934 года. Я вспыхиваю. Ребята взглядами по­ здравляют меня. Начинаем прощаться. Горький велит сложить все фрукты и сладости. — Это для Сони, — говорит он. Ара Манжелес подошла к нему и сказала: — Алексей Максимович, разрешите вас поблагодарить. — За что? — Он поднял брови. Ара всхлипнула и засунула кончик гал­ стука в рот. Он снова спросил: — За что? — и тоже прослезился. И сквозь слезы с шутливой свирепостью, проговорил: — У, рыжая!.. А когда мы шли по дорожкам сада, Алексей Максимович махал рукой и кричал: — А этой рыжей задайте, как следует, чтобы не плакала, когда не надо. Мы шли по Пушкинскому бульвару, взволнованные и преисполненные сча­ стьем и радостью. В пламени заката еще рельефнее выделялся памятник Пушкину. Я никогда еще не видел ребят в таком состоянии. Они шли, никого не замечая. Это был самый счастливый день в их жизни. ** Через несколько дней он повторился. Несколько машин подхватили «курносых» и пионеров с шарикоподшипникового за­ вода и увезли их в Горки к Горькому. На этот раз ребята рассказывали Горь­ кому о Сибири, о Байкале, об Ангаре. Алексей Максимович посоветовал напи­ сать книгу об одном дне. Пятнадцать пио­ неров, пятнадцать дней, пятнадцать жиз­ ней. Последний раз я видел Горького во вре­ мя посещения с писателями-сибиряками. Он меня не узнал сначала и сказал: — В прошлый раз вы были по-другому одеты. Алексей Максимович снова восхищался ребятами из «Базы курносых». — Вот московские пионеры слабее, а ваши крепче, у них кровь лучше.