Сибирские огни, 1941, № 3

Записи эти все годятся. Стариков вам на­ до «обобрать». — Мы еще хотим книгу писать, Алек­ сей Максимович, — сказал кто-то из ребят. — Хорошее дело, только вы носы не задирайте. Надо много и хорошо работать, много учиться. — Еще как будем! — отвечают чуть не хором гости, занятые увлекательной бесе­ дой и чаем, который разносит в больших чашках бесшумно ступающая девушка в белом переднике. — Да вы ведь и стихи, наверно, пише­ те? — лукаво улыбаясь, спрашивает Алек­ сей Максимович. — Ну, факт... — по привычке протяжно говорит вожатая Галя и краснеет. На помощь приходит черноглазый, крас­ нощекий, черноволосый Рафа Буйглишвили. — Алексей Максимович, я прочту. — Читай, читай... Ах ты, курносый. Рафа давно начал писать это стихотво­ рение. Голос от волнения слегка дрожит. Лицо краснеет еще больше. Черные глаза сверкают. — Вам, дорогой товарищ Горький, Я посвмцаю этот стих. Вам, кто бичует умно их, Кто сильно строить нам мешает Социализм и коммунизм. Вам, видевшему в жизни все невзгоды И пережившему их с бодростью везде, Вам, пришедшему и очень даже скоро К литературной, общей нам звезде. Ребятам знакомо это стихотворение. Они указывали на его недостатки, а Рафа не согласился. Он продолжает читать: И вы нашли ее. Перо ваше — смелый вестник — Оповестил о ней, И вот тогда взлетел Высоко смелый Буревестник И вы с пером свободы навсегда. Ребята не выдержали и засмеялись. Рассмеялись беззлобно и весело. Рафа смутился и чуть не заплакал. Алексей Максимович привлек его к себе и стал утешать. Алла прочла первое стихотворение, ко­ торое появилось в литературном кружке. Называлось оно: «Ой... ой... ой»... У Зимнего дворца происходил бой. Временное правительство закричало: ой! И давай скорее разбегаться. Шура Ростовщикова в звонких стихах бежала с ветром вперегонки. Ара Манже- лес, пригладив непокорные пряди, читала о Днепрострое. Галя Кожевина, избавив­ шись от напускной строгости вожатого,, по-ребячьи радостно рассказывала о ла­ герном утре на берегу сибирской речонки» Ольховки: Вдоль по берегу, точно ромашки, Забелели ребячьи рубашки. А с горы наблюдала тайга... Читали стихи Соня, Аня, Гриня. — О, да вы все поэты, — улыбаясь, за­ метил Горький. — Учиться надо, учиться.... — Будем, Алексей Максимович,— отве­ тили ребята и стали просить что-нибудь рассказать. — Рассказывать я не умею, да и про- все написал. > — Что написано, то мы прочли, а вы еще много всего знаете, — убежденно за­ явил Персиков. — Не могу, — пытался еще отказаться! Горький. Выход из положения нашел Гриня Ляуф- ман. — Алексей Максимович, а вы сделайте' так: водите пальцем по столу, а сами рас­ сказывайте. Вот так! — и Гриня показал: измазанным в чернилах пальцем— к а к. Алексей Максимович с притворным со­ крушением вздохнул. — Ну и курносые! Ну и чертенята! На мгновенье задумался. — В свое время я был маленьким. Жил в Нижнем, жил на горе. Въезды у нас длинные и везде фонари. Мы с приятелем наберем в карман камешков — и по фо­ нарям, а они треньк — и готово. Только' раз почувствовали, что подлетаем вверх, а потом— раз и уже на земле сидим. Ока­ зывается, подошел один человек, взял нас за шивороты, приподнял и посадил, а сам в середину сел. Ждем мы, что будет, а сердца екают. А человек молчит. Мы ждем, ругаться будет, а он нам: «Вы, говорит,, стекла бьете, а я их вставляю. Бить-то, говорит, их быстрее, чем делать», и на­ чал рассказывать, как люди стекло делают. Как бродят полуголые люди в полутемном помещении, как берут они стеклянную трубку и, силою легких, выдувают раска­ ленную холяву. Страшно было слушать про этот ад... Алексей Максимович, помолчав, добавил: — Больше мы стекол не били. А вре­ мя было темное. Кругом враги были. . Городовой— враг, поп— враг, хозяин — враг. А теперь не то, в хорошее время живете, ребята. Ребята слушали, не спуская глаз с Горь­ кого, вспоминали страницы его «Детства?-