Сибирские огни, 1941, № 2

Качнулся зверь. Поднять уже не может Тяжелое копыто для удара. Уже ловчится рыжий медвежатник, Чтоб мертвой хваткой горло прохватить... Из века так: отец и дед, и прадед Выхватывали нож и, кончив зверя, К бурлящей алой ране припадая, Ловили ртом горячую струю. Тогда стучал, почуяв трепет смерти, В жилье шамана лапой деревянной, Кровавую удачу возвещая, Таежный бог с медвежьей головой. Охотник сам гонял по насту лосей, ; Закон отцов был и его законом, И по земле лесного бога рыскал, Он, человек, -—зверью и людям волк! Из века так. Охотник поднял руку — И рыжий пес, визжа, назад отпрянул; Охотник заслонил собою зверя> И закричал. И отшвырнул собак. Он взял на свору лаек распаленных, Хозяйской жесткой воле подчиняя, Он их увел, горячих и дрожащих, От зверя прочь... А тот еще стоял, С дымящихся боков р^оняя пену. И вслед глядел устальГми глазами, В которых оживала жажда жить... ...И что-то надломилось в зимней дреме. Долиной пролетел широкий ветер. И слово вешней тайны прозвучало, И трепет пробежал по деревам. Глубоким, первым вздохом пробуждения Пахнуло с гривы обогретой хвоей, И на заре с поляны косачиной Впервые прозвучал турнирный рог. Хорошей понимающей улыбкой Весну в своих лесах встречал охотник. Она ему согрела лаской губы И теплый огонек в глазах зажгла. А где-то, по елани малоснежной, Ушедший от смертельной передряги, Брел вольный зверь навстречу ветру марта... Февраль—март 1941 г. V У Лев Кондырев В ЕН ЗЕЛ Ь В багряном парке осенью студеной Маститый дуб из поросли встает. На дубе вензель — графская корона, И надпись властная: здесь все мое! Косым крестом зачеркнута тирада. Короне в лоб суровый почерк врос: — Поместье взял и отдал кому надо Батурин — революции матрос. С Т РЕЛА В могильнике ученьуа краевед Нашел стрелу, нетронутую тленьем. На ней резьбы неизгладимый след - Искусство первобытных поколений. Лежит стрела с насечкой боевой, - Посланница из каменного века. И слышен в письменах ее живой, Неугасимый голос человека. С и б . огни № 2. 1941.