Сибирские огни, 1941, № 2

Никонова. Он с надеждой взглянул на солнце. До вечера было не близко. Время, казалось, совсем остановилось. Чтобы ско­ ротать его, Никонов начал припоминать стихи. Он перебрал в памяти Пушкина, Лермонтова, Маяковского, вспоминал слова знакомых песен. Но все это помогло мало. Минуты текли медленно, нудно, не убы­ стряя своего замороженного движения. Осторожно закурил, вспомнил о городе, о знакомых, о семье — металлический порт­ сигар был подарком друзей перед отъез­ дом сюда. Никонов поспешил отогнать эти воспоминания. Они уместны на отдыхе, в землянке, но не здесь. Увлечешься, обмяк­ нешь и проворонишь врага... «Проклятый мороз! — поежился Никонов, — и Шахов где-то запропал!»... . — Он колхозник? — вдруг услышал Никонов вопрос пленного. — Кто? — не понял Никонов. — Ну, этот, Иван... — Да. — У вас в России много Иванов! — Таких, как он, — много. — Россия это страна Иванов. Об этом русские поэты пишут. Иванов... Ванек... — Вы читали даже наших поэтов? — Русских. — Ну, значит, наших. — Большевики не русские... «Вот, сволочь!» — подумал Никонов и разговор с пленным стал ему противен до физической тошноты. Ненависть жгучая, слепящая к этому щегольски одетому, с надменным лицом врагу поднялась в ием. Никонов взглянул прямо в лицо пленному и медленно, ю наслаждением выговаривая грубые слова, приказал ему замолчать. Пленный вздрогнул и отвел глаза. Никонову стало легче и даже теплее от этого. И хотя он знал, что не следовало ему, красному командиру, вести себя так, но не жалел, что ругань вырвалась у него. Хорошо, что не ударил, сдержался. Таких, как этот, надо просто, без разговоров да­ вить, как последнюю погань. Сразу видно, что это за птица. Доброволец, поди, какой- нибудь лапуаоский главарь. Из-за таких молодчиков он — Никонов, учитель сред­ ней школы, охотник-колхозник Иван Ш а­ хов и тысячи других оторваны сейчас от дела. Такие, как этот, замучили раненых красноармейцев и девушек-сестер, захватив землянку — полевой госпиталь. Они ре­ зали красноармейцев ножами, а с девуш­ ками... Незаметно подошел Шахов. — Сидит лешачья порода! — сказал он, перешагивая через валуны. — А вы бы, товарищ командир тоже прошлись. Захоло- даете сидючи... Пленный при появлении Шахова пере­ дернулся, словно стараясь скинуть ремни, и лицо его побелело. — Вот, Иван, — сказал Никонов, уви­ дев это, — пленный обижается, что ты поймал его. — Медведь тоже обижается... — спо­ койно ответил Шахов, мельком взглянув на пленного. — Эх, и леса здесь! — продолжал Ш а­ хов, укладываясь в ямке, — урман наш, конешно, лучше, и зверья всякого беда сколь много у нас. Здесь, поди, и медведь не водится. Но лес, что и говорить. Чи­ стый, высокий. Вот покалечили его, жалко. Много деревьев побито. — Чего тебе жалеть, не твое, — грубо сказал пленный, не спуская злобных глаз с Шахова. — Было но наше, будет наше. А вашим и не было. Знаем мы этих хозяев. Это как у нас про Колчака пели: Погон российский, Мундир английский, Табак японский, Правитель Омский. — Хозяева! — Иван презрительно сплю­ нул, помолчал, а затем начал говорить снова, обращаясь к Никонову: — Кончим вот с этими, — он кивнул на пленного, — приезжай к нам, товарищ Никонов. Живем мы в колхозе богато и почет нам с тобой будет оказан — пото­ му нас одна пуля искала. Ужо побродим с тобой по урману, на медведя сходим, ко- сачишек постреляем. Я, ведь, первый охотник в колхозе — все места, как ла­ донь свою, знаю... Угощу я тебя медову­ хой — дед мой маста-а-к ее варить. Ты, поди, в Москве и не пивал такой. Чисто, паря, спирт, только мягкая, выпьешь ста­ кан, ровно и ничего, а не встанешь!.. Эх, Петр Иваныч, растревожили меня ле­ са эти сегодня. Сейчас в колхозе нашем старики да бабы одни остались, все мужи­ ки на промысле в урмане. Народ у нас лесной, любит лес и лею нас любит. Не было еще случая, чтоб наш деревенский в урмане сгиб, а другие — бывает. Вот и смотрю я на эти леса и жалко мне их, и досада берет, что хозяева фальшивые у них сейчас... Да что поделаешь, видно по­