Сибирские огни, 1941, № 2
торых выделялся гвардеец Максим Лоску тов, демонстративно держались в стороне. — Эти уже перекрасились, — кивнул на них головой Мурзин, поправляя на го лове папаху. Сход открыл брат Иннокентия Кустова Архип, большеротый с разлапистой бородой старик. Он взошел на скрипучее крыльцо, грузно оперся на крашеные охрой перила и, оглядев толпу заплаканными глазами, закричал: — Так вот, господа старики!.. — Теперь господ нет, теперь товари щи! — перебил его Мурзин. Архип 'огрызнулся: — Серый волк с косогора тебе това рищ. — Погубили двоих людей, да еще в то варищи лезут. — Он с тобой курей не воровал, что бы его товарищем звать. — Хулиганы!.. — Уголовщики!.. Сход загудел непримиримо, угрозно. — Говор, Архип... Просим. — Так вот, говорю я, собрались мы тут по случаю кровавого дела. За что, спраши вается, казаков порешили? За что их де тей сиротами сделали? — голос Архипа рвался от волнения, он часто и судорожно глотал ртом воздух. — Надо было твоему брату на язык повоздержаннее быть. Никита человек больной, у него ум за разум заходит, а Кеха его срамить задумал, — снова пере бил его Мурзин. На крыльцо поднялся запыхавшийся Сергей Ильич, замахал руками. — Что же это такое, народ, получает ся? Выходит, нас всех таким манером пе ребить MOiyr. Кого захочут, того и ухло пают. Разве это порядок? Надо нам об этом, старики, свое слово сказать. — Верно!.. — Замолчи, толстобрюхий! — Обезоружить фронтовиков надо, — надсажался криком Сергей Ильич. — Не чего им оружием размахивать. — А головку ихнюю арестовать, — под держал его зычным басом Платон. Возбужденные фронтовики, стоявшие возле Тимофея, разом закричали: — Руки у вас коротки, чтобы нас аре стовать! — Так-то мы вам и дались! Тимофей прорвался сквозь толпу к крыльцу, легко поднялся на ступеньки: — Старики, вы одурели, что ли? Разве мы посол!,щиков убивали? Чего же нас всех в это дело путаете? — Замри... Из одной шайки с Никитой. Видать сокола по полету. — Замолчите же!.. Дайте! олово ска зать, — разъярился Тимофей и хлопнул рукавицей о перила. — Не стукай, не испугаешь. — Никто вас не пугает. С вами хотят по-человечески говорить, а вы рта не дае те разинуть. Ревом делу не поможешь. С какой стати вы обвиняете в убийстве всех фронтовиков? Вы хорошо знаете, что ка заков убил Никита по пьяной лавочке. С Никиты за это и спрос будет. — Все вы на одну колодку шиты, все большевики. — Нет, иоселыцики, мы еще не боль шевики. Мы, большинство казаков-фронто- вгаков, только сочувствуем большевикам. Мы на собственном горбе, — Тимофей‘по стукал себя кулаком по затылку, — убе дились, что только большевики стоят за нас, за народ. Никита называл себя боль шевиком, но у него еще нос не дорос, чтобы так прозываться. Большевики его за убийство судить будут. Они никому не позволят самосуд устраивать, никому пе дадут хлеборобов пальцем тронуть. — Пальцем не тронут, а мордой в яму ткнут, знаем, — не удержался Платон. — Много ты знаешь. Ты вот, Платон, орешь, а ми одного настоящего большеви ка в глаза не1 видал. Поменьше языком мели... Тут кое-кто кричал, что нас обезо ружить надо. Мы вам заранее говорим — не обезоружите. Дудки! Не вы нам оружие дали, ие вы и возьмете, его. Оно нам еще пригодится, им мы будем советскую власть охранять. И советская власть нико му нас не даст в обиду... Мы,' дорогие ио селыцики, не меньше вашего жалеем, что пролилась напрасно кровь. Приятного здесь нет. И за убийство не нас винить надо, а водку. После Тимофея выступил Максим Ло скутов. Он часто заикался: — Прав, старики, Тимофей. Нечего к убийству всех фронтовиков приплетать. Не всем фронтовикам Никита товарищ... — Ты это куда гнешь, Лоскутов? — спросил Мурзин. — А туда, что гусь свинье не това рищ, — нашелся гвардеец. — Не всем нам за попутье с большевиками. Тут нас никак в одну кучу валить нельзя. Тут ко му налево, кому направо. — Заюлил, Максим, на попятные по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2