Сибирские огни, 1941, № 2
а не казаки. Войну провоевали, домой без погон возвернулись. Драть бы вас на до. Да уж ладно, погуляйте на радостях. — Это почему же, Иннокентий Павло вич, мы курицы? — Еще спокойно спро сил Никита и, распаляясь, повышая го лос, добавил: — Мы кровь проливали, вщей в окопах за чужие грехи кормили, а нас курицами зовут... Если бы смолчал Иннокентий, могло бы все этим и кончиться, но его дернул чорт оборвать Никиту: — А ты не покрикивай, не покрикивай, большевик! — Что? — поднялся с лавки Никита. Злая синева быстро-быстро переливалась в его уставленных на Иннокентия глазах. — Дядя, дядя, — зашептал тому Иван Гагарин. — Не распекай ты его. Он ведь не при всех дома. Его распечешь, а потом и не сладишь. Дядя, я прошу тебя: замол чи, не связывайся. Но Иннокентий не утихомирился. Он гневно стукнул по столу кулаком так, что задребезжала посуда, и заорал: — Вместо того, чтобы германцев и тур- цев завоевать, вы домой разбежались. Воя ки! Сю смутьянами снюхались. Уговорили вас, а вы... Куда царя-то умыли? Бубно вый туз вам на спину. Никита кинулся к нему, норовя схва тить его за горло. — Ах ты, буржуй недобитый! Крово сос! Все вы тут сволочь на сволочи. По дождите, скоро узнаете, как у бога бабуш ку зовут. — Кто буржуй? Ты это кого лаешь? — встал между ним и Иннокентием Платон Волокитин. Он поднял над головой тяже лые, как кузнечные молоты, кулаки и пригрозил: — Кто меня буржуем назовет, того вот этими руками придушу. Никита нагнулся, выхватил из-за голе нища нож. Платон поднял над головой та бурет, а Иннокентий, заголосив, бросился в запечье. Вспыхнул невообразимый гвалт. Крепкий суковатый пол горницы заходил ходуном. Выкручивая руки Платону и Ни ките, повисли на них разгоряченные люди.' Никиту скрутили быстро. Но Платон, на пружинив плечи, рванулся и полетели во все стороны державшие его казаки. — Платон! Брось дурака корчить, — перекрывая все голоса, прокричал Каргин. Силач, уважавший бывшего атамана, сразу присмирел. Никиту повели домой Тимофей Косых и Иван Гагарин. С порога, выдираясь из на кинутой на плечи шинели, он, задыхаясь, прохрипел Иннокентию, попавшему ему на глаза: — Попомнишь ты меня, лысая говядина. Я тебе требуху выпущу. — Иди, иди... Разорался тут. Барахло! Казенными штанами прикрыл дыру и ше- иерится, — возбужденно махал ему в до- гонку руками Иннокентий. Приведя домой Никиту, Тимофей и Гага рин долго уговаривали его, чтоб он лег спать. Перепуганная жена Никиты На талья постелила ему постель. Рухнув мешком на кровать, он тихо, будто про се бя, сказал: — Спать, ребята, спать... Без меня гу ляйте, если я дурак, — в голосе его дро жала обида. — Только дайте мне воды со льдинками, а то нутро жжет. Наталья подала ледяную воду. Никита выпил весь ковшик, запрокинул на по душку свою буйную головушку и уста вился глазами в прогнувшийся, плохо вы беленный потолок. На правом виске ско ро-скоро пульсировала' у него синяя жилка, да чуть подергивались веки глаз. — Ну, Никита, давай спи. Всего хоро шего... — Сон придет, так усну. Хлопнула обитая берестой и соломенны ми вьюшками дверь. Тимофей и Гагарин ушли. Никита закинул под голову руки, за крыл глаза. Наталья убавила в лампе огонь, повздыхала и стала укладываться спать. Скоро задышала она глубоко и мед ленно, как дышут во сне' здоровые люди. Никита приподнялся, прислушался и вдруг решительно прыгнул с кровати... От Косых, изрядно подвыпив, компания повалила в Подгорную улицу. Захмелев шие бабы мели подол!ми дорогу. Толстая в белой кашемировой шали казачка пусти лась в пляс. За ней важно, как индюк, вышагивал Канатика Махраков, наигрывая на скрипке. А вслед за ними широко рас сыпались по улице казаки. На узком, скользком проулке и повстре чался бабам Никита. В руках у него по блескивала под месяцем винтовка. Какаш ка уронил из рук смычок и, обмирая от страха, залебезил перед ним: — Никита Гаврилыч, друг фарфоро вый, заворачивай с нами. — Вот прикончу кого надо, тогда на поминках я выпью. Как овцы от волка, шарахнулись от
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2