Сибирские огни, 1941, № 2

утонченную поэтическую культуру Ирана, философское звучание арабской поэзии. В его диванах, написанных на узбекском язы­ ке, собраны все богатства мелодики, рит­ мики, поэтического словаря, все многообра­ зие кгшхотворных форм того времени. Здесь есть и мустазады и мухаммасы —. строфы, состоящие из пяти полустиший, и сакинамэ — вакхические песни, и меене- ви — двустишия и рубайят — четверости­ шия, и туюки, муаммы — строфы, заклю­ чающие игру слов, и шарады — и, нако­ нец, газели, расположенные таким образом, что рифмы следуют одна за другой в по­ рядке арабского алфавита. Орнаментальность и декоративность сво­ ей поэзии, богатство метафор он черпал из всех отраслей искусства и художествен­ ного ремесла своего времени: краски и об­ разы он заимствовал у миниатюриста, рез­ чика по камню, ткача, ковровщика, выши­ вальщика, садовника. Ювелир стиха, гра­ нильщик слова, художник рифмы внес в поэзию зрение живописца и слух музыкан­ та; и, в то же время, это — философ и мудрец, Поэт больших мыслей и глубо­ ких страстей, проникнутый любовью и к прекрасному саду мира, и к его обитате­ лям. Так вошел Навои, как равный среди равных, в круг великих лириков Ирана: Омар Хайяма, Хафеза, Саади, Абдуррах- мана Джами. Над «Буетаном», где дали обильный плод семена его мысли, он трудился всю золо­ тую осень своей жизни. Им была создана своеобразная энциклопедия его эпохи, — адауки, философии, религии, литературы и искусства. В наследии Навои есть трактаты фило­ софско-исторические, замечательные глуби­ ной идей, смелостью дерзаний и беспощад­ ной честностью мыслителя, эрудицией муд­ реца и широкой терпимостью гуманиста. Это — «Собрание выдающихся людей» (90-е гг.), биографии знаменитых поэтов, ученых и историков иранских и узбекских, вместе с книгой о поэте Абдуррахмане Джами «Пять удивительных встреч» (1493— 1494 гг.) составляющие своеобразного средне-азиатского Базари, «Веяние любви» (1496 г.) — жизнеописание знаменитых дер­ вишей, восточная «Золотая легенда», раз­ растающаяся в историю и теософию суфиз­ ма и других мистических течений в фило­ софии Востока. «История Иранских ша­ хов», обширный овод произведений лето­ писцев и историков, история всех народов и стран иранского мира, памятник иранской культуры; попытка создать в прозе творе­ ние, подобное тому, что совершил в поэ­ зии гений Ирана, Фирдоуси. Есть у Навои и другие трактаты, ды­ шащие гражданской скорбью, гневом и болью, пламенеющие политическими стра­ стями и воинствующей еретической мыслью, исполненные жаждой социальной справед­ ливости и любовью к своему народу. Го ­ лос бойца и трибуна слышится в этих ве­ щах, написанных, буквально, «кровью серд- ща». Таков, например, «Опор о двух язы ­ ках» (1499 г.), восточный двойник дантов- ■ского трактата «О народной речи», напи­ санный в защиту национального языка и культуры и имевший огромное историче­ ское значение для строительства националь­ ной культуры Узбекистана. «О ритме сти­ хов» —• воинствующий манифест молодой узбекской поэзии, как течения новаторско­ го и еретического, борющегося против ка­ нонов классической иранской литературы. «Язык птиц» ((1498—99 гг.) — острый поли­ тический памфлет в форме философско- аллегорической о борьбе партий при дво­ ре тимуридов, проникнутый едкой социаль­ ной сатирой. «Возлюбленный сердца» (1500 г.), плод глубокой старости Навои, некое поэтическое обобщение всего его бо ­ гатейшего жизненного опыта. Это — пла­ менная проповедь борьбы с тиранией, взы­ вающая к великим идеям и социальным чаяниям узбекского народа, веками боров­ шегося с хищниками и угнетателями. Но крупнейшим творением Навои остает­ ся «Хамсэ» («Пятерица»), Здесь Навои пе­ рекликается вновь. с мастерами европейско­ го Ренессанса, Эти поэмы пронизаны тем же (Солнечным мироощущением, радостным и торжествую­ щим гуманизмом, .гордым самоутверждени­ ем личности, освобожденной от оков свет­ ского и духовного гнета и преклонения пе­ ред мощью человеческого разума, горя­ чей любовью к миру и человеку; они про­ никнуты теми же идеалами, философскими, эстетическими, политическими и ■моральны­ ми, что воодушевляли крупнейших худож­ ников Возрождения. Так, в «Лейли и М-еджнун» (1484 г.), классической восточной легенде о двух влюбленных, Навои проповедует свободу любви, порвавшей узы феодальных тради­ ций, свободу мятежной еретической мыс­ ли, историческую правоту бунтаря, бросаю­ щего вызов обществу и взрывающего са­ мые основы его одряхлевшей, мертвой мо­ рали. В «Сабаи Сайяра» («Семи планетах». 1484 г.), этом авантюрном романе в сти­ хах, рассказывающем о приключениях иран­ ского Сарданапала, шаха Бехрам Гура, — Навои восстает против национальной и ре­ лигиозной вражды и провозглашает брат­ ство народов, всемирное гражданство лю­ дей (мысли и творчества, единство миро­ вой культуры. В «Садди Искандери» («Сте­ на Александра»), легендарной истории по­ ходов Александра Македонского, перера­ стающей в социальную утопию, — поэтом создан образ «просвещеннюго государя», фи­ лософа на троне, носителя государствен­ ного разума, гения народного. В поэме «Хайратуль Абрар» («Изумление благих»), сборнике афоризмов и притч, составляю­ щих своеобразный кодекс общественно-по­ литической морали, исповедуется, правда, еще в очень туманной и приглушенной форме, знаменитый принцип народоправ­ ства, верховного суверенитета народа. Здесь Навои выступает не только как фи­ лософ-дидактик и моралист, как сатирик- обличитель, бичующий шахов и султанов, эмиров и беков, но и как социальный ре­ форматор, стремящийся к переустройству общества в духе начал разума, справедли­ вости и блага народного.