Сибирские огни, 1940, № 6

Пусть кверху ножками скамейка та лежит Под мелким дождиком в углу далеком сада. Самолюбив я. Не терплю обид. Тревожит неизжитая досада И новых встреч, конечно, мне не ! t L Надо. Но, может быть, я все-таки не прав? И сердце мне стучит, как телеграф: «Стихи минорные в карман засунь. Листвы запас ветрами весь разметан, Но к нам вернется бодрячок-июнь, 13 рубашке розовой сюда придет он. И в этой вот подстриженной аллейке Услышишь окончательное «да» На той же самой голубой скамейке Вблизи небезызвестного пруда. Хозяин, счастье мы с тобою встретим И затанцуем)! Да не как-нибудь, А с вывертом!» Нет, все-таки не этим* Я озабочен и не в этом суть. И — шутки в сторону. Ты, сердце, успокойся, Умерь свой пыл и ничего не бойся. Июнь, июнь! Листва — зеленый дым. Роняла хвоя острые иголки. И был тогда я ранен словом! колким. Язвительным. Царапающим. Злым. Ты, кажется, права. О, моралистка! Я в самом деле пал довольно низко, Я толстых книг давненько не читал, Их не штудировал в ночи морозной. Похоже, что действительно отстал И нужно догонять, пока не поздно? Боюсь — отстану! Мчится поезд наш, Движением колеса разогреты. А вдруг останусь, бледный персонаж Разруганной в газетах оперетты? Ноябрь 1940 г.