Сибирские огни, 1940, № 6

— Ну, как? — строго взглянул на него Русаков. — Никакого толку, товарищ старший лейтенант. В одной ответили — нет, в • другом — тоже пет. В третьем какая-то рассмеялась, фамилию переспросила, потом говорит: где, говорит, вы своих бойцов ищете... Ну, плюнул я... Дал ходу. С этим народом разве сговоришь!.. — А там-то он и был! — воскликнул Русаков. — Вот что значит — диплома- тической жилки в тебе нет. И повернулся к смущенному старшине спиной. — Вавняйсь! — прогремела резкая команда. Мы замерли, головы разом повернулись направо, и лишь Ваня Чирков — новый правофланговый смотрел прямо. Вся пер- вая шеренга любовалась его будто из брон- зы отлитым лицом и замирала в единодуш- ном порыве — не подкачать. — Смирн!.. — рявкнул Русаков. Рота как бы исчезла — пи вздоха, ни шевеленья. Русаков зорко повел глазами по рядам, и его лицо прояснилось. — На пра-ву!.. Шагом... И вновь любимая пауза и — новый взгляд по рядам: не повернется ли кто, несдержанный, до исполнительной коман- ды. Но — нет! — в рядах ни вздоха, ни шевеленья... — Арш! В ответ: — Ут! — 1 ахнула земля под дружным ударом ног: — ут! ут! И с первого шага Мотя Давидович молодецки едва не под облака возвел боевую песню. А дальше все было как по расчету. На ровной, залитой солнцем площадке стояли столы под красным сукном, на сто- лах листы с текстом присяги и листы, где были навечно запечатлены наши фами- лии... Около каждого стола — командир. В стороне — оркестр и старшие начальники, и все это залито бушующим солнцем. Командир батальона сказал речь. Потом говорил представитель из округа. Удиви- тельно по-юношески задорный у него голос и тлаза юркие, а сам седой. Поглядывал на нас несколько критически, но друже- любно. Кончил, чему-то довольно улыбнул- ся, должно быть тому, как мы ура крикну- ли, вполне не жалея горла. Присяга началась. Ах, это совсем особенный момент, не- забываемый, трепетный момент! Кто слу- жил в армии, тот знает. Тот испытал это действие высоких и грозных слов — чи- таешь их, вдумываешься и как-то еще « пче вростаешь в нашу землю и еще [че любишь ее, и от всех этих чувств сторно становится на сердце. Но как же Юра Самочернов? Неужели приказ командира останется невыполнен- ным, и телефонные звонки старшины не дадут никакого результата? Говоря между нами и немного беря впе- ред, скажу: ничто в мире не остается без последствий! Аккурат в те минуты, когда рота, отби- вая гулкий учебный шаг, продвигалась к стадиону, где-то по улицам города несся, ревя сиреной, автомобиль со знаком крас- ного креста на боках. Пешеходы поспешно давали ему дорогу, милиционеры указывали путь... Автомобиль вырвался в поле, по асфаль- товому шоссе примчался к воротам лагеря. А далее — к тому месту, на котором стоял наш строй. — Видал? — подмигнул старшине Ру- саков, и лицо его так и расцвело в улыб- ке. — Машиной парня обеспечили, не то что телефоном... Раскрылась дверца кабины. Выставилась нота в ботинке и черной обмотке, затем другая, и спина в гимнастерке с тщатель- но расправленными складками. И, наконец, весь наш Юра Самочернов. Да не один, а с наследником, с новорожденным сыном. Если бы не строй, мы бы захлопали в ладоши. Но — строй священное место — ни кричать, ни хлопать здесь нельзя... Лишь глаза наши загорелись, и хлынула в щеки кровь, когда мы увидели это голу- бенькое одеяльце, кружева такой ослепи- тельной белизны, что куда там облакам, плывшим над нами в далекое пространство. Но где же мать? Где та красноармей- ская женка, что вызвала своей нетерпели- востью столько беспокойств? Неужели она... Нет, стойте.. Сам старший лейтенант Русаков кинулся к машине. И тут на землю, смущенно улыбаясь и протягивая руку Русакову, ступила осто- рожно худенькая женщина в цветистом платье, не знакомая нам, но в которой, однако, нельзя было не признать подругу Юры. Бледное от пережитых испытаний, юное лицо ее было взволнованно. Глаза блесте- ли лихорадочно и так были глубоки и по- матврижски ласковы, что я, человек от