Сибирские огни, 1940, № 6

положения. Наличие шаблонных фигур «вредителей» вреднейшим образом отрази- лось, в силу этого, на сюжетной ткани ро- мана, особенно на концовке. Но и с построением положительных образов дело не вполне благополучно. Ав- тор повторил чрезвычайно часто встречаю- щуюся в современной литературе «ошиб- ку»: явно отталкиваясь от тех каменных «рыцарей без страха и упрека», воплощен- ных добродетелей, какими изобиловала «беллетристика» (мы пользуемся термином Белинского — в противупоставление под- линной художественной литературе) недав- него прошлого, стремясь «утеплить» образ, авторы наделяют своих «положительных» героев таким количеством «снижающих» признаков, что герой, в конечном итоге, оказывается безнадежно скомпрометирован- ным. И, с другой стороны, они с недоста- точной силой выявляют «зерно» образа, ту творческую «возможность», которая и делает его положительным, и при наличии ясного показа которой не страшны ника- кие «черные стороны». Именно этими не- достатками отмечены и образы «Возвра- щения». Возьмем хотя бы образ Михаила.. В за- мысле — это очень крупная фигура. Так характеризуют его в ы с к а з ы в а н и я друзей и врагов; характеризует п тот факт, что именно против него, главным образом, направлены покушения вредителей. Но в «показе» Михаил оказывается, в итоге ря- да «снижений», не только не выдающимся, но даже, пожалуй, попросту неумным че- ловеком. Перопричину этого (как и во всех ана- логичных случаях) надо искать в том, что Михаил ни разу не показан в положении, которое выявляло бы его творческое «зер- но». Читатель — при всей даже симпатии к автору — не верит целиком наслово, а п о к а з а т ь , что Михаил действительно крупный работник — автор не сумел. Са- ман ценность его проекта газофикацин остается для читателя сомнительной, по- скольку он знает из текста романа, что опыты газофикации уже производятся в других районах, а в чем особенность и пре- имущество проекта Михаила — автор не указывает ни словом. Как работник опера- тивный, Михаил оказывается невысокого качества: не потому, что на его участке прорыв, а по тому, как он относится к это- му прорыву. Отсутствие бдительности у него доходит до слепоты. Ему и мысль не приходит о вредительстве даже тогда, ког- да признаки его в буквальном смысле сло- ва режут глаза, а в эпизоде с письмом он проявляет — говоря мягко — наивность воистину беспредельную, ибо к этому вре- мени образ Тины уже настолько развернут, что чувство, с которым браг встретил воз- вращение сестры, не могло не измениться, если бы он хоть сколько-нибудь пристально присматривался к ней. Самое возникнове- ние подозрения в данном случае должно было явиться — не могло не явиться — п е р е л омным моментом, а не простым звеном в развитии отношений: слишком психологически значим этот факт. А при наличии подозрения поведение Тины в сце- не с письмом с р а зу же должно было вы- дать ее. Поступки Михаила могут быть объяснены только тем, что он отгоняет от себя мысль о возможности предательства со стороны сестры, несмотря на то, что поступки ее упорно наводят на эту мысль,— но такое душевное движение для советского человека позорно и преступно. Или объяснения приходится искать в абсо- лютном невнимании к Тине, ее жизни: по это, опять-таки, свидетельствует об отсут- ствии чуткости, внимания к людям, т. е. отсутствии характернейшей для нового че- ловека, человека сталинской эпохи, черты. И в Михаиле этой черты действительно нет: об этом свидетельствует его отноше- ние ко всем окружающим (в частности к Брагиньгм, которых читатель расшифровы- вает без труда с первого взгляда и только удивляется, почему вместе с мужем не арестовали и жену). В особенности ярко проявляется это в общении с доктором и в семейной его «драме». В драме этой нет ничего от тех новых отношений, которые принесла с собой ре- волюция. В разрыве с Зоей — вина без- условно и исключительно падает на него, и попытки автора оправдать Михаила вы- зывают законное недоумение. Автор, как будто, ставит в вину Зое, что она «хотела сохранить свежесть обаяния, нежность первых дней любви. Но в повседневной будничной обстановке это не всегда удава- лось» — и Зоя, по мнению автора, долж- на была это понять и принять. Между тем, стремление Зои было вполне законно, естественно и — исполнимо. Ибо «све- жесть», т. е. постоянное о б н о в л е н ие (а не «консервация», не повтор уже быв- шего — «бывшее» уже не может быть «свежим»), д а л ь н е йш ая э в о люц ия ч у в с т в а , создающая ощущение именно «свежести», неот'емлемо присуще под-