Сибирские огни, 1940, № 6

Выходит, пять годов осталось жить. Ко- торые у нас живут по двести... — Двести? Есть жители, которым две- сти лет? А тебе девяносто пять? 1Не шу- тишь ли ты, Ламду? — Понимать надо, — вмешался в раз- говор Сидоров, — в обыкновенном году ихних два года. У них лето — год и зи- ма — год. — Правда, правда, — подтвердил Лам- ду. — Если так считать, то ты, Ламду, проживешь больше двухсот лет. Вот те- бе лепешки — глотай, никогда не забо- леешь простудой. Ламду повеселел. Перед тем как уехать, он предупредил Елену Андреевну: —• Едю Тибйчи шибко сердитый старик. Его дорогой не ходи, а пойдешь —•. лазы большие делай, вое надо кругом видеть. Вредной старик. Лазы не закрывай, дре- мать не терпит. 11 В апреле дни стали такими длинными,, что ночи хватало только для первого сна. В последних числах месяца заря уже не гасла. А в мае солнце и вовсе перестало заходить. В полночь оно, словно утомив- шись за день, клонилось к горизонту и висело над ледяной пустыней холодное и бледное; в два часа взбиралось уже вы- ше, и в десять начинало лить столько света, что приходилось жмурить глаза. Дикий и его товарищ надели синие очки. Даже Ненянг, природный полярный жи- тель, не переносил ослепительной ярко- сти дня и тоже носил дымчатые очки, оказавшиеся в запасе у Алексея. Мороз больше не обжигал легкие. Жить на льду стало веселее. Не только иото 1 - му, что с каждым днем все быстрее и бы- строе шаиала о юга весна. Забыты думы, сомнения и тревоги, забыто время, когда на сетях поднимали одну воду и радова- лись, если удавалось достать рыбы на уху и прокорм собакам. Сейчас разведчики не знали, куда де- вать осетров. Целые поленницы их окру- жали палатку. Рыба лежала на «поряд- ках», закопанная в снег, прикрытая ро- гожами. Собирали снег с нескольких гек- таров, носили в подолах, в ведра®, на плащах: солнце и теплый ветер быстро съедали его. Наносят, прикроют рыбу, а через двое-трое суток опять торчат бу- реющие головы и хвосты, Скоро при- шлось ходить за снегом больше километра. Киприян на Пегашке возил рыбу на факторию. За двое суток он делал один рейс. Глазков сперва обрадовался осетрам и нельмам, но когда Киприян привез де- сятый воз, не выдержал: — Куда ты возишь столько? Что я с ней делать стану? Гноить? Ни ледников, ни амбаров! Кочевки на летние пастбища — самая горячая пора для фактории. Кочевники за- пасаются на лето хлебом, табаком, суха- рями, маслом,, сахаром. У фактории, как на ярмарке, каждый день останавливают- ся пятнадцать, двадцать нарт. Глазков каждому покупателю предлагает свежую мороженую осетрну. Он соглашается про- давать ее в кредит и многие охотно бе- рут. Но от этого беспокойство Глазюова не уменьшается, рыба не убывает. Те- перь ее складывают прямо на улицу. Наконец, Глазков наотрез отказался прнимать осетров и запретил Киирияну выезжать на промысел. Дикий с каждым днем становился за- думчивее и озабоченнее. Часто смотрел на солнце и вздыхал. Как-то в погожее утро сидели за чаем. В палатке было так тепло, что открыли дверь. Кривоногов, уже в полушубке, что- бы итти на «прядок», делал последние глотки. Дикий пил не торопясь. — Так, ребятки, — заговорил он, — рыбу нашли. Поймали ее столько, что некуда девать. Прекратить придется... — Не ловить? — удивился Кривоно- гов. — Придется, Ваня. Ледников и погребов нет. Ради интереса ловить не стоит. От- дыхайте. Кривоногов растерялся. По тундре уже гуляла слава о русских рыбаках. Словно по сговору нагрянуло на промысел около десятка нарт. Подозри- тельно осматривались — искали машины, дивились штабелям осетров, приглядыва- лись ко всему, осторожно выспрашивали. Дикий рад был приезду гостей. Он не ходил на промысел. Непрерывно кипятил чай, варил уху. Каждого спрашивал: — Ты рыбак? Сколько оленей? Как живешь? Через год нам тут надо будет полтораста человек. Грузили полные нарты рыбы. Уезжали одни, приезжали другие. Все находили тепло и угощение в палатке Дикого. При- ехал и Тудоко, работник Анагуричи. Не- нянг попросил накормить его и дать еды