Сибирские огни, 1940, № 4-5

бородый, — хорошей жизни ищем... Пав- лу, вон, землю надо... — А тебе скота, — перебил Павел. — Тебе скота много надо, Андрей Семеныч!.. — Где скота много, там я не пронаду, это ты, Павел, верно говоришь... — Как у вас, милый, с землей-то? — Скота-то у вас много? Два вопроса прозвучали одновременно. Спиридон подобрал поводья и ударил босы- ми пятками лошадь. Обернувшись, он крикнул переселенцам со злобной насмеш- кой: — Сколько есть — все наше!.. ...Вечером, возвращаясь с поля, Спири- дон снова увидел переселенцев. Они рас- положились табором в поскотине, сейчас же за мостом па берегу речки. Мужиков не было. — Не ипаче, в деревню ушли, — ре- шил Спиридон. — Проситься... Серая матка с жеребенком стояли у самой воды. Худенькая девчушка лет 9— 10 настойчиво и звонко манила из реки стригунка. — Волчок, Волчок, и р , купаться бу- дем... Волчок оглядывался на оклик, делал два-три шага, но сейчас же возвращался к матери. Несколько ребят плескались в воде и поддразнивали девочку. — А он тебя, Сонька, и слушать не хочет!.. Спиридон под'ехал к своей избе. Отец сидел на лавочке у ворот. Рядом соседи, такие же как он, степенные, в годах, хозяева. Уставив бороды в землю, старики слушали. Павел говорил горячо. — Нешто вы не православные?! Не крестьяне?... Земля-то у вас пустая ле- жит... Скучает она, матушка. А разве можно земле скучать?! Грех перед богом и перед людьми... Ты грех-то прими во внимание, Василий Степаныч! Отец отмахивался: — Грех... Чего ты об наших грехах за- ботишься. Мы за них сами ответим. А ты, коли греха боишься, так и уезжай от греха подальше... Что у вас, свет клином на нашей Луканихе сошелся?.. Мы вас не звали. Сами справимся. Говоря с Павлом, отец не спускал глаз с Андрея Семеновича. А тот как будто равнодушно слушал разговор и только изредка ударял себя кнутовищем по пыль- ным сапогам- При последних словах Ва- силия Степановича Андрей Семенович под- нял брови и словно проколол старожила взглядом. Подошел почти вплотную, вски- нул кверху свою бороденку и сказал тихо, раздельно, прямо в лицо Василию Степа- новичу. — Боишься, жила сибирская, что хлеб отобью!.. Так это еще посмотрим, кому от- сюда уезжать придется. У кого рука легче, да сноровки больше... Только тут заметил Спиридон на боку у новосела сумку коновала с медным, на- чищенным до блеска набором и понял, о чем идет спор с отцом. Василий Степанович встал. Высокий, тяжелый, с седой бородой, но еще черны- ми мохнатыми бровями, он взял приезже- го коновала за ремень, на котором висела сумка, и крикнул. — У нас сноровка эта в роду! Спокой веков от отца к сыну передается. По пей и прозвище наше — Коноваловы. А ты кто? Галкин' По-птичьему языком стре- кочешь, на прибаутку людей взять дума- ешь, галка несуразная! Наших мужиков на это не возьмешь, тут народ серьезный! Езжай дальше! Не жить двум коновалам в Луканихе!.. ...За пару ведер водки, распитых после схода, за взятку старосте и писарю ново- селов приняли в общество, отвели им пустующую землю. И начался у воронежских в далеком не- знакомом краю круговорот тяжелой кре- стьянской жизни. * * Далеко в округе славилась Луканиха добрыми конями. На масляной вдоль ши- рокой деревенской улицы устраивали бега. И много лет подряд спор за первен- ство шел между Коноваловыми и Угрюмо- выми. Разные это были дворы, разное хо- зяйство у них было, по-разному к коням относились. Немного лошадей держали Коновало- вы — трех, четырех — не больше. Но всегда у них был какой-нибудь, своими руками выхоленный и обученный, на осо- бицу резвый конь, и очень обижался на масляной Тихон Угрюмов, когда Василий Степанович обгонял его на виду у всей Луканихи. Тихон Угрюмов верховодил в деревне. В богатом его хозяйстве был не один де- сяток коней. Коров да овец — целое стадо. Хоть ж большая семья была у Тихону