Сибирские огни, 1940, № 4-5

<му читателю была предельно ясна мысль ав- тора. Таково, например, примечание к стихо- творению Лонгфелло «Вперед и выше»: «В идеальном образе юноши, отказываю- щегося от мира и счастья и неудержимо иду- щего навстречу верной и неминуемой гибе- ли, — писал Михайлов, -— поэт хотел олице- творить энтузиазм, которым проникает все существо человека служение идее. Мы ду- маем, что чувство, которым проникнуто сти- хотворение. Лонгфелло, одно ий лучших, наи- более чистых и благородных человеческих чувств». 4 М. Л. Михайлов всей силой души своей ненавидел царизм и крепостнический строй. П. Д. Боборыкин, наблюдавший Михайлова на собрании студенческого кружка после об'- •явления манифеста об. «освобождении кре- стьян», писал в своих воспоминаниях: «Силь- нее и ядовитее всех говорил Михайлов, Он прямо называл все это ловушкой и обманом и не предвидел для крестьян ничего, кроме новой формы закрепощения». Михайлов был уверен в близости народной революции. «Голос его, — читаем в воспоми- наниях Быкова, — слегка дрожал, когда он говорил, что народ просыпается, прозревает». В начале шестидесятых годов почти все революционное движение не выходило из ра- нок литературы и разговоров в кружках. Ми- хайлов жаждал действия. К этому он призы- вал в своих стихах. К этому призывали про- кламации Чернышевского и Шелгунова, в со- ставлении которых Михайлов принимал непо- средственное участие. В 1861 г. Шелгунов вместе с Михайловым написали прокламацию «К молодому поколе- нию» и решили отпечатать ее в герценовской типографии. В этом же году они были в .Лондоне и познакомились там с Герценом. Герцен не одобрил содержания прокламации. «Мы верили в то, во что он уже не верил, — замечает Шелгунов. — Мы пенились, Герцен перестал пениться»!. Прокламация, однако, была напечатана. Она раз'ясняла молодому поколению необходимость политического переворота, произведенного на- родом. Интеллигенция должна подготовить к этому народ пропагандой. «Если для осуществления наших стремле- ний, •— говорилось в прокламации, — для •раздела земли между народом, пришлось бы вырезать сто тысяч помещиков, мы не испу- гались бы и этого. И это вовсе не так ужас- но, ибо дворянская партия — враг народа, а жалеть врага нечего, как не жалеют вредные растения при расчистке огорода». Прокламация была распространена Михай- ловым и', его друзьями «с большим шумом и замечательной смелостью», и она произвела огромное впечатление. Михайлов был предан провокатором Всево- лодом Костомаровым и 14 сентября 1861 г. арестован. «Арест Михайлова, — сообщает Шелгунов, — произвел большое впечатление, 1 А. Ш и л о в . «М. Л. Михайлов и револю- ционное движение 60-х годов», изд. «Былое», 1922 г., стр. 7. особенно в литературных кругах. Это был первый арест лица, уже имевшего известное общественное положение и популярное имя». Тот же Шелгунов пишет в своих воспомина- ниях, что Михайлов стал святым даже для тех, кто не прочел ни одной его строчки. Каждый точно чувствовал в нем частичку се- бя, и процесс его стал личным делом каж- дого. Карточки его раскупались нарасхват; у Сената толпились массы, чтобы встретить и проводить его. Широко распространялись сти- хи студента Рождественского, обращенные к Михайлову («Из стен тюрьмы, из стен нево- ли...») и ответ на эти стихи Михайлова («Крепко, дружно вас в об'ятья...»). 5 В «Ведомостях С.-Петербургской городской полиции» 14 декабря 1861 г. было напечата- но: «Определено: отставного губернского сек- ретаря Михайлова, виновного в злоумышлен- ном распространении сочинения, которое име- ло возбудить бунт против верховной власти, для потрясения основ учреждений государ- ства, — лишить всех прав состояния и со- слать в каторжную работу в рудниках на шесть лет». 14 декабря, в годовщину восстания дека- бристов, Михайлова обрили по-арестантски и заковали в кандалы. На Сытной площади, на специально построенном эшафоте, Михайлав был поставлен на колени, и палач переломил над его головой шпагу. После последнего свидания с Шелгуыовы- ми, Чернышевским, Полонским, Серио-Соло- вьевичем, Гербелем, Пекарским, Михайлов был отправлен в Сибирь, где «во глубине си- бирских руд» началось методическое убийство поэта-революционера. Михайлова везли в Сибирь в кандалах, под усиленным надзором. «Спать приходилось мие сидя, •— писал Михайлов в своих «Запи- сках», — и это еще более утомляло меня. Протянуть ноги, значило только подвергнуть их холоду... Как ни старался я укрыть свои кандалы, они быстро холодели; холодели и кольца, которые, как когти, охватывали мне ноги, и ноги начинали ныть и тосковать». И это продолжалось три месяца. Весть о ссылке Михайлова быстро прошла по всей дороге. «Не говоря уже о городах, — замечает Михайлов в «Записках»,.— не было почти станции, где бы смотритель не зиал моего имени и, завидев жандармов, не спра- шивал — «не Михайлов ли это?». Сибирь встретила поэта приветливо. Но каждый, кто пытался облегчить положение Михайлова, подвергался жестоким репрессиям правительства. В Тобольске почти все губерн- ское начальство было смешено с должностей и отдано под суд за то, что не были выпол- нены кое-какие пункты инструкции. В августе 1862 г. на Казаковский золотой прииск к Михайлову приехали Шелгуновы. Их заподозрили в намерении способствовать побегу Михайлова из Сибири и арестовали. Шелгунов был заключен в Петропавловскую крепость. Брат Михайлова, Петр Ларионович, служивший инженером в Нерчинских рудни- ках, и нерчинский горный начальник Дейхман за послабления, оказанные «государственному