Сибирские огни, 1940, № 4-5

Очень хорошо! Во плохо, что автор на ходу отказался от своего оружия художни- ка. Главу о с'езде он перегрузил цитата- ми, п о д с т а в и в их на место живой ре- чи Ильича, отобразить которую можно было лишь путем творческого проникновения в этот великий образ. Писателю изменила смелость. Прямо на- до сказать, он «не увидел» Ленина. Язык автора стал вялым, сухим, лишенным изобразительной силы. Например, на кого подействуют следующие описания: «... зал поднялся, как один, приветствуя вождя пролетариата»... «С первых же слов речь Ленина приковала внимание»... «Он говорил о роли Советов народного хозяй- ства в организации социалистического производства...» «...Указывая на трудно- сти..., Ленин подчеркнул»... «Раскрывая задачи..., Ленин порой останавливался...» То-есть, полное отсутствие красок, жи- вых эмоций!.. И когда автор пишет далее, что «сдер- жанный и молчаливый Суховерхов не мог преодолеть глубокого волнения, вызван- ного величайшим оптимизмом вождя», — это утверждение повисает в воздухе: чи- татель волнения не ощутил и автору не верит. Неумение подняться выше внешнего описательства особенно сказалось в главе, где изображается беседа Франца с Я. М. Свердловым. «Телефонный звонок на время прервал их беседу. Свердлов был занят телефоном, Франц со стороны смотрел на него влюб- ленными глазами. От первого впечатления об усталости Свердлова ню оставалось и следа. Яков Михайлович, как и прежде, горел энергией; глубокое знание жизни, проникновенный ум — все гармонировало в нем...» Вот и следовало «писать» такого Сверд- лова, раскрыть и показать читателю и его горение энергией, и (его глубокое знание жизни, и проникновенный ум. На деле же все это остается неоплаченными векселя- ми. На деле автор, изображая беседу, на- деляет Свердлова общими фразами, в кото- рых ничего от глубокого знатока жизни и талантливейшего организатора, каким был Яков Михайлович, нет. Вот пример: Франц сообщает, что в Сибири все раз- рушено, что придется начинать сызнова. Свердлов, — «поблескивая стеклами •леиснэ», отвечает выспренне: «— Мы не привыкли... опускать руки, товарищ Сухо- верхов, верно?» — И несколькими строчка- ми ниже: «— Работа проделана большая, разво- рочены вековые устои. Никакие эсеро- меныпевики, ни всякая другая белогвар- дейщина не в состоянии вытравить всего того, что мы посеяли. Сами же они бы- стро выявят свое подлинное лицо контр- революции». Вряд ли Франц нуждался в таком по- учении. В действительности говорилось, конечно, другое, неизмеримо более кон- кретное. Чтобы воссоздать эту беседу, ну- жен был «домысел», а он отсутствовал, осталось внешнее — линия наименьшего сопротивления. Читаешь эти бледные, бескровные стра- ницы и певольно вспоминается замеча- тельная сцена из пьесы Каплера и Злато- горовой «Ленин в 18 году» — в кабинете Ленина, когда к нему приходят Горький и большевик рабочий Поляков. Здесь каж- дый говорит с в о и м языком и говорит на с в о е м идейном уровне очень важные и нужные вещи. Ни одного слова в этой сцене нельзя, отняв от Ленина или Горь- кого, передать кому-либо другому. Авторам пьесы удалось найти живой язык своих ге- роев, присущие им мысли, их интонацию, проникнуть в их характеры, показать их индивидуальные свойства. А ведь никогда такой беседы не происходило, здесь «до- мысел», но «домысел» правдивый, в ре- зультате которого исторический образ предстает перед нами ярко, во всей сво- ей жизненной конкретности и глубине. * * * Возьмем теперь лучшее, что создал К. Урманов — образ Петра Сухова. Вот внешний облик героического вожака красногвардейцев. Автор живописует сцену беседы Сухова со своими боевыми това- рищами в тайге, ночью, на пути к Бар- наулу: «Огненные блики вырывали из темноты его сухое продолговатое лицо, обрамленное черной бородкой, отросшей за эти дни. Упрямые черные волосы выбивались из- под козырька простой солдатской фуражки. Под густыми бровями блестели темные живые глаза...» Ничего плохого не скажешь — запоми- нающийся портрет, в котором подмечены индивидуальные черты лица Сухова. С внешней стороны образ намечен.