Сибирские огни, 1940, № 4-5

Колька Серпиу о чем-то (расспрашивал кладовщика и делал отметки в записной книжке. — Николай Никитич, Колька интере- суется, есть ли в продаже протравлен- ный шнур и много ли ты можешь продать пороха? — Он на войну, что ли, собирается? — пошутил заведующий. Колька лукаво подмигнул. За два с половигой последних года он вырос, по- здоровел, осанкой стал очень похож на отца — Сакдо Серпиу. Но лицо попрежне- му было мальчишеское, подвижное, с блестяще белым оскалом чудесных зубов. — Хочу подорвать Ямал! Нарич визгливо захохотал. Промышлен- ники, услышав задорный колыши возглас, насторожились. Хотя по-русски они плохо понимали, однако после весенней истории с осетрами, к колькиным словам считали не лишним прислушиваться. — Сколько асе тебе надо пороху? — Сколько продашь — столько куплю. — Ого! Нарич визжал и кривлялся, хлопая ру- ками по малице. В полутемных сенях учитель Онуфрий Антонович обивал березовым голиком снег с кисов. Зырянин, рожденный и взросший а кочевом чуме, он делал это истово и терпеливо, будто выполняя обряд, поло- женный по какому-то неписанному ритуа- лу. Ни одной снежинки не должно остать- ся в жестком оленьем камусе кисой! Ни единой! Для рожденного в Арктике это — закон. Малейшая сырость обуви грозит гибелью. Снаружи глухо гудела буря, то прити- хая, то исступленно взревывая, точно скрежеща зубами в припадках бешенства. В какие-то невидимые щели от дверей л с чердака дуло, сыпал мелкий снег. На стенке висела «летучая мышь», давая скудный свет сквозь закопченные стекла. Крепкая наружная дверь факторийной из- бы сотрясалась и скрипела, сдерживая напор вихрей. Порой в нее словно бараба- нили. В жилой половине было тихо, а из лавки слышались голоса, но щелканье ро- лика и шум бури мешали разобрать, о чем шла речь. — Бели артелью идти на Поленя, то припасу надо много, — донесся густой басовитый голос, по которому учитель без труда признал Саньку Яптика. — Он выследил стадо медведей! — давясь хохотом, выкрикнул Нарич. Вой урагана свирепо взнесся, в дверь загрохотали частые удары, будто кто-то старался высадить ее ломом. Продолжения разговора Онуфрий Антонович не уловил, а когда стихло, донеслись отчетливые' слова: — Чего гадать? Придет время — услы- шите. Ошибиться было нельзя — говорил Колька Серпиу. Учитель заволновался. Мелькнула мысль: «Ага, вернулся! Я те- бе поважу, подлецу!» Визжа в петлях, открылась дверь, т лавки вышел Колька. После света «мол- нии» в полутьме сеней он разглядел Онуфрия Антоновича лишь столкнувшись с ним нос к носу. У учителя слегка ко- сил левый глаз и, как всегда в минуты раздражения, мигало веко, выдавая взвол- нованность. Он надвигался па смутив- шегося Кольку большой, грозный, сердито сопя, мигая непокорным глазом, а Колька пятился, лицо виновато улыбалось и по мальчишеской привычке он тоже старал- ся примирительно подмигнуть. — Ну? — коротко спросил учитель. — 1 Я что же... Моя не виновата!.. Олени!.. Моя работала... — в смущении перевирая русскую речь, бормотал Колька. — Не виновата! Работала! Говорить разучился! — загремел Онуфрий Антоно- вич. — Ты думаешь, по тебе плакать станем? Выдумками занялся, фокусами! Шалишь, брат! Не хочешь учиться, чорт с тобой — расти оболтусом! Ишь какой! Осетров дурацких придумал, без малого год глаз не кажет. Я из него человека хотел сделать, а он — на тебе! Осетры!.. Осетры! Па шум вышел Николай Никитич. — Чего бушуешь, Онуфрий Антонович? — Вот! Возьми его! Сбежал почти на год... Идиотских осетров выдумал! — Почему идиотских? Это напрасно! Его осетры штука, братец ты мой, о-о-чень не плохая! Ты, Онуф,рий, на пар- нишку не напирай. Учитель засопел и быстро-быстро за- мигал левым глазом. — Знаю, при твоей поддержке он и отстал от ученья. Именно при твоей! — А что дурного он сделал? — Ну, вот я и говорю — поощряй! Пусть вместо настоящей работы занимает- ся выдумками! Ха, ха, ха! Выдумщик! Осетры! — Брось, Онуфрий Антонович. Пойдем-