Сибирские огни, 1940, № 4-5

оборвать Игната, речи которого ему при- шлись не по сердцу. Ободренный вмеша- тельством Ефросиньи, он смело напустил- ся на Игната: — Ты, Андреевич, в самом деле лишнее говоришь. Не нам, паря, свое начальство судить. — Да дай ты, Елисей, человеку себя высказать, — стукнул кулаком по столу Семен. — У пего душа огнем горит, а вы ему рот зажимаете. — Нет, Се.меп, я все высказал. А ты, Елисей Петрович, извини, если что и не так сказано. Не могу я спокойно об этом говорить. Мне каждую ночь кровавая рво- та снится, — заскрежетал зубами Игнат и снова потянулся к бутылке. Налив ста- каны, Игнат предложил выпить за то, чтобы никому из присутствующих пе до- гелось увидеть в жизни такое, что видел он в Кутомаре. Сразу после этого Каргин стал соби- раться уходить. Как пи уговаривали его посидеть еще, он попрощался, поблаго- дарил и ушел. Едва захлопнулась за пим дверь, Ефросинья накинулась на Игната, осовело водившего глазами. — И пошто это ты такой бешепый?.. Болтаешь при Каргипе чего не следует. Он все время морщился, пока тебя слу- шал. Вот заявит он на тебя, тогда бу- дешь знать, как языком молоть. — Отвяжись, — прикрикнул на нее Игнат. — Без тебя муторно. Семен поспешил успокоить Ефросинью. Он сказал, что Каргину впрямь было не- любо слушать такие разговоры, но заяв- лять он на Игната и не подумает. Услы- хав слова Семена, Ишат начал бахва- литься перед женой: — А хоть бы и заявил, так мне все равно не боязно. Я Головкину в глаза скажу, что он сука. Наплюю ему в рябую рожу, и пусть он меня порет, как дядю Гришу порол... — и с пьяной непосредст- еенностыо заявил: — Я, может, через этого Головкина о себе стал плохо ду- мать, подлецом себя считать. А я не 'хо- чу этого, видит бог, не хочу... Лучше я в работники пойду, но служить в Кутомаре не буду... Раньше я, паря Семен, думал, что на каторгу плохих людей гонят, сво- лочь разную, жуликов. А тут. на повер- ку, другое вышло. Я теперь грешным де- лом думаю, что все порядочные люди в тюрьме, а негодяи на воле... Ты возьми, к примеру, дядю Гришу. Кто он — граби- тель, убийца? Чорта с два. Это человек, каких редко встретишь. Недаром его, как родного, все дядей Гришей у нас звали. Из простых рабочих он, а башковатый на редкость, на три аршипа сквозь землю видит. — А за что же осудили? — За то и осудили, что шибко умный н смелый. Оп правду-матку всем в глаза резал. За это, должно быть, и заковали человека в кандалы... Ефросинья, убиравшая со стола, снова обрушилась па Игната: — Да не мели ты, полоумный. Налил шары свои вином и рад болтать до утра. Ложился бы лучше спать, если вести се- бя не умеешь. Семен понял слова Ефросиньи как на- мек, что пора и честь знать. Поблагода- рив ее и Игната 1 , он с сожалением поднял- ся. Все, что говорил Игнат, было для него захватывающе интересным. Он решил порасспросить Игната более подробно обо всем в другой раз, когда вернется он в Мунгаловский. Прощаясь, Семен спросил его: — Ну, что отцу передать? — Передай, что бросаю свою долж- ность. Недельки через две пусть дожи- наются. 4 Из Кутомары Кияшко выехал в Гор- ный Зереитуй, где находилось управление начальника Нерчипской каторги и самая большая в Забайкалье тюрьма, Полковник Забелло готовился к встрече Кияшко давно и серьезно. Для него приезд губер- натора был чреват многими неприятно- стями. Опасно было не угодить начальст- ву и впасть в немилость, по еще более опасным представлялось Забелло немину- омое столкновение с политическими, кото- рых в Горном Зерентуе было несколько сот человек. На горьком опыте своих предшественников по должности началь- ника каторги — Метуса и Высоцкого, Забелло знал, как рискованно не поладить с политическими. Метус был убит в Чите, а Высоцкий ранен двумя отравленными нулями у себя в кабинете человеком, проникшим к нему под видом инженера- путейца. Очутившись меж двух огной, Забелло призадумался. Если начать ликвидировать вольности. завоеванные арестантами, неизбежны столкновения, которые могли окончиться так же трагически, как в Кутомаре. А это для него значило жить по-