Сибирские огни, 1940, № 1

ка поправит легкое одеяло, — я зпаю, что столбик ртути пополз обратпо в свое стеклянное гнездо, что воздух будет сей- час мягче, прохладней, няня даст глоток краспого кислого морса и я успу. Я буду видеть во сне любимую тайгу, густые нрохладпые ельники с каскадами прозрач- ных горных ключей, снсикньге вершины нотающих Саянских белков и шумные по- роги широкой реки, упрямо пробивающей путь на север среди бурых обомшелых |утссов. В сочпой зелепи бора, у корней сосен, ютятся губастые, с пунцовыми открылка- ми, мячики венериных башмачков. Крас- ные, как угли в костре, или сиреневые с томными крапинами на завитых хрупких лопестках, качаются саранки, Тянутся к небу зазубренные воронки душистых ли- лейников. Я рву цветы целыми охапка- ,ми, бросаю их в кучу, ложусь наверх, рас- кинув в стороны руки, и жадно дышу гу- стым смолистым воздухом тайги. Мне часто снятся незабудки. Скромные голубые звездочки с желтой крапинкой посредине. От них веет и лаской, и гру- стью, и силыной волей, настойчивостью. В мыслях я одухотворяю цветы. И па ме- ня с зеленого стебелька глядят глаза че- ловека, девушки, глаза которой я хочу по- нять. И я просыпаюсь. Последнее время все ночи напролет у моей постели дежурит сиделка. Она обма- хивает мне веером лицо, подает морс, ме- няет мокрое полотенце. Заходят врачи, де- журные сестры, ласково кивают головой, ободряют, лсмут мою исхудавшую руку. С болыо раздвигая спаленные жаром губы, я улыбаюсь в ответ; я знаю, что жизнь моя еще впереди, что в тридцать лет я пе должен, по могу, не имею права умереть, что я обязан еще многое сделать, и из груди вырывается напряженный вздох: «ничего!» Это значит, что папраспо бро- дит сморть у моего изголовья, я но сдамся! Мне жалко старушку-сиделку^ я прошу ее лечь, уснуть, убеждаю, что мне и так хорошо, что па два-три часа опа может оставить меня без присмотра, что я ни- куда но уйду... Она улыбается, как мать, нежно, забот- ливо; оправляет подушку и неизменно отвечает одно: — Сыпок, помолчи. Доктор тебе не ве- лел разговаривать. Обо мпе по заботься — я дном отдыхаю, — и машет над горячим лицом моим широким картонным веером. Я устал от молчапия. Со мной говорят, но мпе говорить пе позволяют. Книг не дают. Да, если бы и давали, все равно бесполезно: в глазах серыми пятнами сли- ваются строки. Руки дрожат и пе держат рюмки с лекарством — не удержать им к кпиги. Днем я молчу; слушаю обрывки чужщ разговоров, долетающие снаружи в окно, слушаю заигранные патефонные пластин- ки, бойкую чечетку неутомимых плясунов на веранде соседнего павильона, звон обе- денного колокола. Зато ночью мое право: я пою, смеюсь, кричу, ругаюсь в бреду. Я спо- рю, говорю большие речи, но смысл их для меня неведом: ни ночыо, ни после, на утро. Этот вечер был особенно спокоен и таг Заря долго боролась с наступающей но- чыо. Зеленоватая полоса пе исчезала с го- ризонта. Потом все сразу потускнело. В аллеях зажглись электрические лампы. В окно упал косой желтый луч, искрами вспыхнул на склянках с лекарствами, осветил широкий ровный квадрат на пол;. Сиделка встала и повернула выключатель. Палата засияла пестерпимой белизной. Стало больно глазам, я зажмурил веки. — Я погашу, сынок, — сказала « д о - ка, — только взгляну па градусник. Она достала термометр у меня из под- мышки, и мне было прнятпо прикоснове- ние ее холодных рук. Сердце шумно коло- тилось под ребрами, ноги как будто отня- лись — я но мог шевельнуть даже паль- цами. Голова наливалась зпакомой дурма- нящей тяжестью, перед глазами в бредо- вой пляске вертелись двухцветные спира- ли: красные, зеленые, красные, зеленые... Потом поплыли желтые пятна, сверх? впиз, сверху вниз, и вправо, вправо, все убыстряя свой бег... — Сколько? — спросил я, пытаясь пре- одолеть тошноту. — Сорок и три десятых, — мягко от- ветила сиделка: — Ничего, сынок, спра- вишься. Вот, свежий компресс положу... — Ничего, — слабо подтвердил и я. Я был спокоен: жизнь моя, она была со мной, я верил только в псе и пи во что больше. Скрипнула дверь. Кто-то вошел. Прозву чали глухие удары, и я не понял, что это: бьет колокол к ужину или в висках сту- чит кровь? Потом прямо подо мной рас- • крылась черпая пустота, и я своим лег- ким телом устремился в нее. Дна, или конца пустоты, я но достиг Моего лба коснулась рука. Сразу стало прохладнее, и я с усилием поднял веки.