Сибирские огни, 1940, № 1

га — «тусклыми», лес — ^унылым». Обь вы- звала у него такое сравнение: «как будто пропитанная водой губка-почва вылила на поверхность избыток своей влаги, и эта бо- лотная вода выступила безобразными пятна- ми, разливаясь по низинам». Так вэдели сибирскую природу и Шиман- ский, и Тан, и Серошевский и многие другие писатели. То есть видели ее не такой, какой она есть. А. П. Чехов первый из русских писателей иначе, правильно увидел . Сибирь, ее людей, ее природу. Скажут, что Чехов проезжал через Сибирь не как ссыльный, а как воль- ный турист а на его восприятии не отрази- лись изгнаннические настроения. Да, Чехов ехал, как вольный турист. Но «изгнанниче- ские настроения» были и не могли не быть и у него. Да, он не был изгнанииком в узком смыс- ле этого слова, но кто больше его знал со- циальные уродства, «свинцовые мерзости», которые господствовали тогда в стране! Имен- но Чехов увидел в жизни зловещие фигуры унтера Пришибеева, «Человека в футляре», i «Хамелеона», которые были символом гогдаш- I ней России. Он, Чехов, в «Палате № 6» по- I казал, как людей, осмелившихся мечтать и думать о лучшей жизни, запрятали в дом умалишенных, — создал по существу символ самодержавно-полицейского государства. Чехов знал, что царизм превратил Сибирь в острог, в каторгу. «Мы сгноили в тюрь- мах миллионы людей, — писал он в письме Суворину за месяц до выезда на Сахалин,— сгноили зря, без рассуждения, варварски мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развраща- ли...» Все это видел Чехов своими глазами в Сибирй и- тяжело переживал. Но это не убй- | л& в 1 1б^м реры в будущее, не убило способ- V ность видеть красоту родной страны, «ее степей t холодное молчанье, ее лесов безбрежных колы- \ ханье, разливы рек ее подобные морям». По западной части Сибири Чехов ехал в распутицу, во время разлива рек, грязи, он испытывал здесь много путевых невзгод и лишений, и наброски Чехова о первой части пути носят мрачный колорит. Но вот расцвела весиз, улучшилась дорога и сибирская природа открылась перед Чехо- вым во всем своем великолепии и красоте. Особенно сильное впечатление произвел на писателя Енисей: \/ «В своей жизни я не видел реки велико- леанее Енисея, ...Енисей могучий, неистовый богатырь, который не знает, куда девать своп силы и молодость. ...На Енисее жизнь нача- лась стоном, а кончится удалью, какая нам н во сне не снилась. Так, по крайней, мере, думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью глядя на его воду, которая с страшной быстротой и силой мчится в суро- вый Ледовитый океан. В берегах Енисею тес- но. Невысокие валы обгоняют друг друга, теснятся и описывают спиральные круги, и хажется странным, что этот силач не смыл еще берегов и не пробуравил дна. На этом берегу Красноярск, самый лучший и краси- вый из всех сибирских городов, а на том — горы, напоминавшие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные». И в заключении — пророческие слова: «Я стоял и думал: какая полная, умная и сме- 1 лая жизнь осветит со временем эти берега!» I i 1уть от Енисея на восток Чехов наззал I «Сибирской поэзией». / «Сила и очарование тайги не в деревьях- гигантах и не в гробовой тишине, а в том,, что разве одни только перелетные птицы знают, где она кончается... Все время, пока я ехал по тайге, заливались птицы, жужжа- ли насекомые; хвои, согретые солнцем, насы- щали воздух густым запахом смолы, поляны и опушка у дороги были покрыты нежно-го- лубыми, розовыми и желтыми цзетами, кото- рые ласкали не одно только зрение». «Байкал удивителен, и недаром сибиряки / величают его не озером, а морем. Вода проз- ( рачна«необыкновенно, так что видно сквозь- j нее, йак сквозь воздух». «Селенга — сплошная красота, а в Забай- калье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Пела, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью — по Донской степи, а утром проснешься от дремо- ты, глядь, уж Полтавская губерния — и так всю тысячу верст». Сибирь приятно поразила Чехова очень .многим. Его восхищали и сибирские реки, и леса, и горы, и яркость сибирского солнца. В одной из деревень ои наблюдал, как жен- щина месила тесто; солнце через окно обли- вало своими лучами тесто и руки женщины и писателю показалось, будто сибирячка за- мешивала тесто на солнечных лучах. «Право, — заключает Чехов, — я столь- ко видел богатства и столько получил нас- лаждений, что и помереть теперь не страш- но». Какая это разница с высказыванием Гон- чарова! В год пребывания Чехова на Сахали- не «Русское обозрение» печатало очерки Гончарова «По восточной Сибири», в которых .он писал о Сибири: «Тоска сжимает сердце,, 'когда проезжаешь эти немые пустыни. Выра- .ботанному человеку в этих необозримых {пустынях пока делать нечего. Надо быть- отчаянным поэтом, чтоб на тысячах перст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтобы считать эти горы, камни, деревья за мебель- и украдоышя своего жилища, медведей — за товарищей, v а диЧь за провизию». А Чехов в одром из писем с пути воскли- цал: когда в Сибири появятся- свои поэты, то сибирская природа будет служить для них • «неиссякаемым золотым прииском». А. Г1. Чехова особенно радовало то, что fc сибирском пейзаже нет дворянской усадь- бы. «Усадеб по дороге не встретите, так Kaic помещиков здесь нет», — отмечает он в од- ном из своих писем. Эту особенность сибирско- го ландшафта отмечал и другой писатель — Г. И. Успенский, побывавший в Сибири дву- мя годами раньше Чехова. «Все эта прямо наше, российское, — писал Г. Успенский, — HQ в то же премя есть в<> всем этом что-то и новое, что сразу реши- тельно не поймешь и не сообразишь... «Нет барского дома» — вдруг озаряет мысль мол- чаливо сказавшееся слово, и вся айна наст- роения. и вся сущность непостигаемой до сих пор «новизны» становится совершенно ясной и необычайно радостной». Сибирский крестьянин не имел понятия о барском доме, о «на конюшне», о бурмистре,.