Сибирские огни, 1940, № 1

перед экипажем Ершовых открывалась новая панорама. Сибирские степи, скалы Урала, задушевные пейзажи России — все находило отклик в его юной мечта- тельной натуре. На. перепутьях во время отдыха он, затаив «дыхание, слушал рас- сказы бывалых людей — ямщиков, поч- тарей, странников н просто проезжающих. Он засыпал под говор людей, видел чу- десные спы, где явь прихотливо перепле- талась со сказкой. Следующим днем, когда Ершовы от- правлялись дальше, Петр рассказывал свои оны п все, что западало ему в голо- ву из слышанного вечером. Он импрови- зировал, присочинял, выдумывал. Расска- зы его были неизменно увлекательны. Любил Петр, да пе только он, а я вся семья, слушать русские песни. Как толь- ко ямщик затягивал про «белы снега» ЕЛИ «тоску-кручинушюу», — Петр сразу же умолкал и для него больше ничего пе существовало, он весь отдавался песне. И что-то непонятное, волнующее, тре- вожное н вместе с тем несказанно прият- ное поднималось в нем. Ему хотелось и плакать и радоваться. Неведомые жела- ния начинали беспокоить его, рвались на- ружу, он тянулся к песне, хотел слиться с нею воедино и вот так же нестись «над лесами, над долами». Но слов но было и Петр, притихший и тоскливый, следил за голосом ямщика. И долго потом он ехал молча, боясь спугнуть грустное очарова- ние русской песни... Так' день за днем, верста за верстой, ехали сибиряки Ершовы в далекишПетер- бург, покинув родные места ради будуще- го своих сыновей. Наконец, и Северная Пальмира. Город «отца отечества великого Петра». При- тихшими в'езжали в него Ершовы. Каж- дый был занят своими мыслями. Отец и мать думали о сыновьях. Удастся ли им поступить в университет? Какие будут у них там товарищи? Отца тревожили еще пумы о службе. Все сибирские друзья и знакомые отговаривали его от этой даль- ней поездки... 2 ....Я жил надеждами богатый, Как вдруг, точа весь яд земли, Явились горькие утраты... «К музе». Семья Ершовых поселилась в Петер- бурге. Отец сразу же с головой ушел в служебные дела, мать — в хозяйствен- ные заботы. Жизнь в столице после Си- бири казалась Ефимии Васильевне ужа- сающе дорогой, а денег у Ершовых было не густо, вот и приходилось ей изворачи- ваться. Петр и Николай усиленно готовились в университет. Они целыми днями сидели над учебниками, пополняя скудные сведе- ния по математике, физике, языкам, по- лученные в Тобольской гимназии. Стар- ший оказался счастливее — ему удалось поступить на физико-математическое от- деление. Петру не повезло. Доступ на филологическое отделение, о котором он мечтал, был закрыт для него из-за слабого знания древних и новых языков. При- шлось, скрепя сердце, поступить на фило- софско-юридическое. Так, не совсем удачно началась петербургская жизнь Петра Ершова. Настал, наконец, долгожданный день — братья надели новенькие студенческие мундиры и приготовились итти на первую лекцию. Мать, прослезившись, перекрести- ла их на дорогу и просила быть почти- тельными с профессорами и вежливыми с товарищами. Отец еще раз повторил свое наставление — держаться в стороне от политики, напомнив о тех «государствен- ных преступниках», что жили поневоле в Березове и Тобольске. Сыновья покорно выслушали родительские наказы и .тороп- ливо отправились в университет. Вскоре братья Ершовы стали заметны среди студентов. Их привыкли видеть вместе перед началом лекций. В большой неуютной сборной университета они, обычно, стояли у входной двери, около окна, всегда несколько особняком от осталь- ных студентов. Петр исподлобья, за- стенчиво щуря добрые глаза, посматривал на толпу молодежи, молча раскланиваясь с новыми знакомыми. Молчаливая застен- чивость Петра занимала студентов, и в университете его прозвали «таинственным Ершовым». Николай тоже был задумчив и серьезен. Он уже успел прослыть заме- чательным математиком и очень способ- ным студентом. Петр вначале с усердием взялся за учение. Но упиверситет быстро разочаро- вал его. Он ожидал, что попадет в храм науки, а на деле оказалось, что универ- ситет изрядно походил на солдатскую ка- зарму. Студентов учили не столько нау- кам, сколько принципам слепого повино- вения властям. Наука была затянута в тесный мундир николаевской официаль- ности. Всякое свободное проявление ума,