Сибирские огни, 1939, № 6

Юноша, как равный, обхватил руками отца и вдвоем они прыгают по черному снегу, спотыкаются о срубленные деревья, вновь встают и пляшут, кружась у кост­ ра. Вместе с отцом он восхвалял русских зрузей. — Эй, ты , русский человек! Возьми мои плохие меха, возьми мои хорошие меха, возьми мои ценные вещи, возьми все, что у меня есть. Я люблю тебя, русский друг. Ты едешь к нам со звоном колокольчиков. Ты плывешь к нам на больших и малень­ ких ветках, и кладь у тебя такая, что на­ ши сердца радуются. Мы велим нашим женщинам встречать тебя со своими скуд­ ными подношениями. Мы радуемся, если ты радуешься подаркам и если хорошо шал с женщиной. Тогда ты смеешься с нами и не велишь ставить наши печатки и пальцы на бумаге. Тогда все пьют из твоей бутылки и потом спят, где хо­ тят. Ой, худо, когда русский друг не дает водки и отбирает шкурки огненных лисиц и темных белок. Ой, худо, когда он бьет женщину, спавшую с ним, заставляя смеяться над ее мужем родичей и чуже­ родных. 2 Камлал шаман. Мирячка-мать в экстазе бросила своего ребенка под ноги неведо­ мым духам. Вместо божества, заплясал сгорбленный, ветхий старикашка, уронил железный бубен на Афоньку, перешиб ножку ребячью. Стал Афопька хромым. Мать оленей доила и ребенка положила рядом. Разыгрался молодой бычок с Афонь- кой, проткнул ему ухо рожком и глаз ис­ портил. Афонька подрос, понял, что он урод. По­ няв, стал ожесточением. Шестнадцатилет- ннм перешиб поленом матери ногу и ушел из урасы совсем, «прощай» никому не ска­ зал. Работал у русских батраком. Затем стал «тунгусником», сначала мелким, по­ том крупным. Он умел за чашку сильно разбавленной водки обобрать тунгуса, вы­ качать из него все, что добыто бьш за зиму. Знал Афанасий, когда охотник осо­ бенно жадно тоскует о водке, и к тоскую­ щему приходил во-время, пе боясь никаких йздорожий. Утрами Афанасия будили горячечные шопоты. —■Возьми лисицу, налей полчашки. — Эй, бери десять белок. — Не надо мне». Водки нет. — Афанаспй, есть у тебя водка. — Есть. Сам пить буду. Вот, смотри. Афанасий долго роется под подушкой. Эвенки, шумливо вздыхая, ждут. От радо­ сти у него темнеет в глазах. Вот они, красивые да статные, ловкие охотники, в ногах валяются у Афоньки. — Пей, давай две лисицы. — Эй, Афанасий, нет двух лисиц, возь­ ми одну. На охоту пойду еще принесу. — Сейчас давай. Старик-эвенк кланяется, а он, Афонь­ ка, смеется. Чорт. Самый плохой человек. Много обидных и непристойных прозвищ давали Афанасию. Услужливые передава­ ли ему. Афанасий ввертел. Скрипел во сне зубами. Утром опять его будил страстный шопот приходящих за чашеч­ кой, за половиной чашечки, за глотком, за самым маленьким. Рычал, пинал ногой. — У тебя ноги целы. У меня нет. Я за это пить. буду, а ты смотри. — Афанасий, дай глотнуть. Спать к моей бабе пущу. — У тебя глаза целы, а я больной. Ох, как много пить я буду сейчас. — Дай маленько. — Я слышу плохо, кричи громче. Ездил Афанасий по* урочищам. В юртах, в урасах с трепетом, с болью ожидали его наезда. Афанасий входил в урасу с приветом хо­ зяевам, с дружеской улыбкой. Хозяева знали, что в то время сам абаасы — чорт смеется с Афанасием. Вспыхивала радость в большой желез­ ной чашке, наполненной до самых краев, и мечты о чашке были подобны стеклян­ ному перезвопу оленьих ботал в утрен­ ние морозы. Жалко было отдавать шкурки за короткий миг блаженства, но... Покорно уступали мужья нагретые бабь­ им телом постели, и Афонька ложился, спешил озверело насытиться, дыша гром­ ко над побелевшей от отвращения женщи­ ной. В те времена еще сильной была нена­ висть к якутам, как к болад жизнеспособ­ ным, вытеснившим тунгусов со старинных угодий, с лучших мест жильевых, с бо­ гатых рыбой лесных озер, с приветливых, благодатных долин. Старики рассказывали, что якуты помо­ гали и русским пришельцам теснить на­ род к вязким болотам, в глухие горные котловины. Афанасий Сивцев был якутом. Нена­