Сибирские огни, 1939, № 6
шись к косяку, затих. За стеной посте пенно смолкали голоса товарищей. Весь .вечер обсуждалось поведение Колонка — он так и не вернулся в отряд, решив, ви димо, уйти в долину. Особенно негодовал, •смирный обыкновенно, Филя Саеног. — Гнать к свиньям проходимца! Вза шей гнать! — махал он возбужденно ру ками. — Такой хлюст в любой час про даст и выдаст. — А ведь за мировую ратовал, — ка чали головами мужики. Начинал дуть холодный,' порывистый ве тер. Полуночная осенняя чернота опу стилась в свистуиовскую падь, на уснув шую деревепьку. Непреоборимый соп подтачивал силы... Вчерашняя почь была неудачной. В Шаманихе им отвели на ночлег акку ратную с виду шорскую юрту. — Не тужите, хлопчики, — напутство вал Шмак. — Ночь как-нибудь пройдет. Сами понимаете: па семьдесят молод цов — только десять халуп... Перешагнув порог юрты, они невольно ■остановились. Нестерпимо воняло кислой шерстыо, ворваныо и застарелой трубоч ной копотыо. Помявшись у двери, наконец, шагпули через дымный каганец к лавке — под ногами хлюпнула лужа. Старая, сгорбленная шорка шагала из угла в угол, часто постукивая перед собой палкой. Разговорились. — Дом— далеко? — спросила она. — Далеко, бабушка, — ответил Сте пан. — Баба есть? — Есть. — Детишки? — Есть и детишки, — рассмеялся Сте пан. Разговор па этом оборвался. Оступив шись, старуха выродила костыль и, тихо охнув, упала. Степан поспешил на по мощь и ту т , взглянув ей в лицо, заметил на месте глаз черные впадины. — Давно пе видишь? — спросил он, усаживая ее на лавку. Ощупав свое лицо, старуха сбивчиво заговорила. — Давно... давно... было. Вот сорок .лет, как — почь темно, день темно... Гла за были бы, ходила бы я, да все смотре ла — какая земля, какое солнышко! Она повернула к Степану темное смор щенное лицо. С колючей тоской на сердце провели они длинную почь. Вытянувшись на лавко, Степан пролежал без сна до рассвета. Хо телось встать и пойти по неоглядной земле, по ее темным, глухим, грязным уголкам... хотелось очистить, осветить их. Уничтожить боль, страдания, нищету. * * * Утих ветер, отогнав темпые тучи, почь яснела и делалась холодней. Над лесной опушкой, между вершинами деревьев, про резалась бледным краем луна. Сразу же на землю легли резкие тени. Легкий дымок над крайней избой т я нулся все выше и выше. Вот оп коснулся нижнего края луны, позолотил ущерблен ный диск. Невдалеке растянулись призе мистые заброшенные конюшни в кольце обгоревших столбов. Но что это?.. Степан вздернул плечами, шире при открыл глаза. Нет, виденное оказалось не спом. Столбы бесшумно двигались, двои лись, троились, у них вырастали руки, но ги, головы. Пригибаясь, темные силуэты разошлись редкой цепыо. В следующее мгновение Степан рванул дверь и сипло крикнул: — В ружье! В ружье, товарищи! Эй-эй! Никто не пошевелился. — Да, что ж вы? Егор!? Шмак!? Набросил щеколду на дверь, посмотрел па лежавших с чувством человека, осту пившегося в темпоте в пропасть, — так страшно было неожиданное молчание то варищей. Что случилось?! В углу кто-то застонал сквозь стисну тые зубы. Степан потяпул за ноги Филю, Шмака, тряхнул за плечи Егора и, сжав ладонями его холодные, обветренные ще ки, произнес умоляюще: — Егор, ну, милый, Егорушка... За стеной затопали... Степан выпрямился. Надо было дейст вовать. Опрокинув на ходу чадивший жировик, Степан сунул ствол шоша в окно и то т час же гулкий, длинный ж гут желтого пламени ударил по бурьяну. Лихорадочный пулеметный стрекот вернул Степану яс ность, прямолинейность мыслям. Выпустив из пулемета очередь, он перебежал с ним к другому окну. Внезапно он уловил удуш ливый угарный запах, И сразу понял — «угорели»! От этого стало легче. Нажав гашетку, оп злорадно крикнул в шарах нувшуюся от окпа ночь: — На-а! Получай гад! На-а!'
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2