Сибирские огни, 1939, № 6
кучу дармоедов, так неужели, когда дело .ошдо до драки с этими дармоедами — мы не прокормимся. Ты вот кричишь о походе, — обратился дед к Колонку. — А, :-то ты видишь? — И он поднял попере менно ноги, обмотанные тряпьем е тем ными пятнами крови. — Ты видишь это -.кивое мясо? Это по-твоему — как? Ка кой из меня воин, холера те в бок? А ма ло ли таких костылей наберется по отря- ЛУ- Старик последние слова произнес уже спокойнее и снисходительным тоном пре должал: • — Горяч ты , я погляжу, плюнь на те бя — зашипит. И опять же па счет про питания. Да дайте под мое начало пяток молодцов и я всю армию харюзом накорм лю, ведь рыба ту т дура, сама на берег норовит. Ему ответили раскатистым хохотом. — Крой их, дед Степа! — Прими, дедунь, командование! — Ухи-и! — Ры-ыбо-ов... язви те... Метнув взгляд на улыбающегося Ковы- ленко, Овчинников крикнул было: — Ну, чего взгыгыкали! — Но и сам не одолел улыбки и заковылял на место. Подгоняемые близкими холодами, строи ли лагерь — зимовье. По утрам с первы ми проблесками рассвета в хвойных за рослях начинали звенеть топоры, пере кликались голоса, посвисты, над лесом вздымался сизый дым. В долипу пришел человек и она день ото дня меняла свой облик, приобретала обжитый вид. Были проложены тропки в лесу, по склопам не высоких холмов и по берегу реки'запест рели новыми срубами плоские зимовья. Птицы и звери, исконные жители этих мест, с оглядкой перебирались в дальние пади. По вечерам по дну котловины загора лись золотые иятна костров, пересекая' полосы света, проходили неторопливо, по- домашнему люди. И часто в сырой осен ней тишине была слышна песня, — о чем-то далеком и бесконечно родном то сковали звонкие голоса. * * * ■ — Ты о чем? — Да опять хочется нето петь, пето плакать, — вздохнул Степан. — Пон. — Что ж петь... Все пето и перепето... — Не дури. Выкладывай, чего у тебя? — Тоска, Егор, — Степан виновато опустил взгляд. — Ну? — Все о том! же. И вот диковина... Ка жется, о матери не так тоскую, а отца только по рассказам знаю, но... — Дурь, — голос Егора осекся. — Нет, — Стоная помолчал и убежден но повторил: — нет, Егор, не дурь. Тоска по отцу... Даем ничего, и хожу, и говорю, и даже легко как-то, а как ночь — нава ливается... То будто идем мы с ним... Синеватые белки егоровых глаз потуск нели. Изломавшись, вздрагивала над гла зом левая бровь. Прихватывая зубами нижнюю губу, он с трудом заговорил: — А, ты думаешь, я но своей матери, по своему отцу не тостовал? Знаешь. Степан, сколько ночей проплакано еще тогда, когда меня «безотцовщиной» кли кали? Когда соседские матери били ребя тишек, мне больше всего хотелось, что бы меня тоже побила мать, моя мать, по нимаешь? Говорил Егор быстро, немного откинув назад голову, опираясь руками о землю, а, замолчав, погладил ладонью жесткую траву вокруг. Морщинка на его переносье разгладилась, глаза сделались светлей и глубже. Доверчивым движением Степан поло жил руку па его колено, Егор прикрыл ее своей рукой. Пад головами, в красной листве осины, прошумел ветер, со свистом пролетела стайка куропаток. Кругом, как будто во сне, дышали безлесные взгорки над ре кой, перетянутые серебром паутипы. По склонам далеких белков клубились цепи туманов, и безгласным лежал в долине партизанский лагерь. Потревоженпый ящерицей, по песчано му обрыву скатился камешек и с тихим всплеском упал в реку. — Пойдем, Степа, — встрепенулся Егор, — выступать скоро. Вечером шахтерская рота Шмака ушла в окрестные села за продовольствием. * * * Через неделю Георгий Шмак сообщил в штаб отряда: «Отправил из Покукуя обоз с хлебом. Препятствий не встречает ся, но дело пока двшкстся медленно. По размыслив с ребятами, я сделал так: ро ту разделил на две части — в одной ко мандую сам, в другую назначил Кононова. Сейчас со своим взводом иду в Свистунов-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2