Сибирские огни, 1939, № 4

тью... — раздраженно пробормотал Ро­ мам, уже недовольный тем, что с первого слова не принял приглашения. Хотя он сказал, что пойдет слушать воспоминания о старых царских заводах, на которые предки его, крепостные угле­ жоги, возили древесный уголь, он оста­ вался дома далеко за полдень. А когда вышел на улицу, то подумал, что узкие лыжи — тонки, вероятно, не прочны и могли изломаться под девушкой, что в праздничные дм, случается, старики ухо­ дят в гости к родственникам и дома не остается никого из старших. И он заша­ гал быстро и широко... Хуже всего, если дома окажется сама Митузиха, — у мате­ рей глаза, как у лисиц, которым ясен са­ мый хитро запутанный заячий след. И, действительно, его встретила смуг­ лолицая женщина с недоверчивыми кари­ ми глазами. Она была одета в черный по­ лушубок и серую шаль. На правом плече у ней покачивалось коромысло о пустыми ведрами. Она сказала гостю, что муж ско­ ро вернется, левой рукой (взялась за про­ вод, протянутый через всю кухню куда-то на широкую русскую печь, и легонько по­ дергала. — Батя! тут человек пришел... Гремя ведрами, вышла из квартиры. С печи свесились босые ноги. Из-за тру­ бы показалась белая, как облако, волни­ стая борода и круглый, голый череп с ши­ роким венчиком волос, с рваными мочка­ ми ушей, к которым прильнула! черные мембраны. Всмотревшись в гостя бесцвет­ ными главами, старик снял наушники, по­ весил их на чугунный костылек вьюшки и слев на свшо высокую деревянную ле­ жанку. Роман сел на стул возле печи. Мокен Данилович подал ему костистую руку с кривыми, растопыренными пальцами и. спросил, кто он такой и откуда. Дымов назвал свое роднве село. — Из Тайного?! — оживился старик— Знаю. В молодости приходилось бывать. Оттоль к нам на царской железной завод древесное уголье возили. Приписные уг- лежош. — А вы долго на заводе робишн? — До самой воли. На крепостном за­ воде я родился, и молодость мою тот за­ вод взял. Мне, слышь, шел восьмой го­ док, когда родителя захлестали насмерть. На царском месте в ту пору сндел Никол- ка, первый будто. Любил он палочное битье больше всего, за это самое, созы ­ вают, народ и прозвал его Палкиным. Принесут ему генералы бумагу — такой- то человек, дескать, сделал то-то и тю-то не по его царскому закону — он на той бумаге руку приложит: в моемгосударстве людей, дескать, не казнят1, и я даю при- казанье провести этого преступника де­ сять раз скрозь строй, скрозь тысячу че­ ловек. А у них, у всей тысячи, в руках по таловой палке. Так начнут молотить, что кровь из спины брызжет, как зерно из снопов. Мясо от костей отваливается. Тут хоть из богатырей богатырь будь, а десять тысяч ударов не выдержишь, — доомерти захлещут. Мой родитель был на­ слышан, что в дальних Алтайских горах можно от злого царского и начальского гла­ за схорониться и жить вольно, кормиться мясом от зверовогопромысла. Вздумал он те места1разведать и убежал с заводской ка­ торги. Его поймали из’едуш проклятые, привезли в завод и дали ему две тысяча палок. Тут он и с жизнью расстался... Старик оказался столь словоохотливым, что его не нужно было ни подталкивать вопросами, ни подбодрять поддакиванием. Чувствовалось, что ему приятно видеть молодого человека, готового слушать его без конца. — На девятом годочке меня, малолета, записали на заводскую каторгу. Жили мы в те поры в земляных бараках. В пол­ ночь, бывало, о работы приплетешься и сразу сонный падаешь на землю. Не ус­ пеют на нонах обутки оттаять, а будилка уже идет, всех поднимает. Надо вставать и скорее бежать на завод. Ежели не ус­ пеешь обеими ногами через порог пере­ шагнуть, а той порой в било железно? ударят — двадцать пять розог получай. Попарят тебя до крови да опять на ту же работу гонят. У дверей завсегда распа­ ренные розш лежали, 'Недостатка в них не было. Горняк смял в кулаке белую бороду и покачал головой. Речь его лилась плавно, как тихий лесной ручей: — Бывало, едва товарища скрипят, скрипят на проклятой царской работе, да сговорятся жеребей тянуть. Кто вытянет смертный жеребей, тот счастливый: това­ рищ молотом стукнет его по уху — жизни конец. А второму-то товарищу приходилось грех на душу примать да са­ мому либо в печь прыгать, либо с камнем на шее — в пруд. Вернулась Анна Петровна, вылила воду в кадку, разделась п села на лавку к сто­