Сибирские огни, 1939, № 4
Много звезд на небе — ты их ярче, Солнце жарко —<нацелуй твой жарче. Качнув головой, дальнее ударил по стру гам домбры: Месяц ясен — ты его яснее, Степь в цветах, а твой наряд цветнее. Приподнялась копившая занавеска, за крывавшая вход в юрту. Показалось зна комое лицо русского человека. Натай от бросил домбру, вскочил на кривые ноги и шагнул навстречу нежданному гостю. — Проводи, друг. Эта ковер садись. — Расстелил перед Романам пестрый кангем- ный ковер и, выждав пока гость сел, опу стился рядом с ним. — Я помешал тебе? Ты песни пел? — спросил Дымнов; смотрел на казаха (глава ми, которые ка® бы упрашивали: «Спой, друг, еще и расскажи, что в твоих пес нях...» Из-за цветистой ситцевой занавески вы шла Жамал, поклонилась гостю, подвину ла чайник в костер и начала расставлять посуду на низком круглом столе. — Маленько пел, — ответил Натай и схватил домбру. — Наш казах есть боль шой песня! Хороший! Один депка любила молодой парень, бедный пастух. Парень то же любил эта депка: Они хотели жить один семья, один юрта. Но тот пастух пе чем было платить за депка калым. Сын бая хотел себе взять эта, депка. Она — самой красивой! Натай взадянул руками, будто перед ним расстилались беспредельные степи, затем ударм но струнам и запел, покачи ваясь. Роман не понимал ни одного слова, но чувство, заложенное в песне, овладело им. Любовный трепет сердца заставил его за быть «а время все неприятное, что про изошло на горе в этот вечер. Оборвав песню, казах начал рисскавы- вать, о чем повествовала она. Глаза его сияли горячо, а на смуглых щеках играл легкий румянец. Когда рассказчику не- хватало «лав, он обращался к помощи ве щей, окружавших его, даже к тополевым ребрам остова, свода'юрты и к ее нижней оболочке, «метенной из тонкого, подобно го камышу, степного чтя. А иногда ов по казывал на лицо, плети и талию своей жены. Романа растрогало жаркое желание го степриимного хозяина рассказать русско му человеку так, чтобы он тонях и по- Сиб. огни № 4, 1939. 2. чувствовал всю эту длинную и красивую песню 'о двух любящих сердцах. Это сбли жало с казахом. Роман понимал его, тре петно рисующего образ обаятельной де вушки. Она была стройна, как .молодой алма-атинский тополь, тело ее либсво, как балхашский камыш. Волосы ее темней безлунной ночи, мягче дорогого шелка. Брови изогнуты подобно луку, мягки и гу сты, точно шерсть на спине выдры. Неж ностью своей она напоминала цветок лет них горных пастбищ, а весельем — степ ную пташку. Блеск ее милых глаз все сравнивали с сиянием весеннего безоб лачного дня. Слушая) певца, Роман думал, что едва ли найдется на земле сердце парня, кото рое не встрепенулось бы при встрече с такой девушкой. Вслед за тем Роман по чувствовал, как будто не он сам, а какой- то близкий человек уличает его в том, что он в чертах степной красавицы ста рается отыскать знакомые черты дочери строго горняка. Это заставило покраснеть и сказать себе: «Варька эта тажая же, как Bice дев ки — ничего в ней завлекательного...» А Натай снова взял домбру и запел. Взгляд его чуть прищуренных глаз летел через костер, куда-то далеко-далеко. Каза лось, что он сквозь кошемную оболочку юрты видит бескрайнюю степь в белых ве сенних цветах, видит там молодых влюб ленных, сердцем чувствует их тоску друг по другу. Затем он долго рассказывал, как тоско вала девушка по своему возлюбленному, как грустны были песни ее, как молодой пастух рвался к ней и как он был пре дательски убит гбайским сыном. Зная, сколь длинна эта народная поэма, Жамал воспользовалась паузой и сказала мужу, что чай готов. Натай положил домбру на сундук'и при гласил гостя к столу. —• Садись тут... Баурсаки кушать бу дешь? Роман сел иа маленький кошемный ков рик, сколь ни поджимал ноги, коленки все-таки торчали выше стола. Колобки те ста, поджаренные в бараньем тле , ему понравились, и он похвалил хозяйку. — Скоро будем /в клубе вечер делать,— сказал Натай и улыбнулся, довольный своим сообщением. — Казах будет песни петь. Мвогонмнаг»! — Ты сам споешь эту песню? — песня будет петь другой ?§ШТ8М I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2