Сибирские огни, 1939, № 4

ладом, чтобы поторапливался. Понял Егор­ ша: конец побегу. — Где шторой? Говори. Он приклонился к сосюе, молчал. Вме­ шался горемыка: — Вы его, голубчики, не пытайте: ви­ дите, на ногах ие может стоять. Я ему сухарика дам. У самого мало, а вое-таяш дам, пускай немножко поест, отойдет не- множегаюо. Горемыка долго копался в «вши запа­ се, отыскивая подходящий сухарь. Выта­ щил наконец самый заплесневелый, но зато самый большой. Протянул Егорше. — Залраюься, бедняга! Тебе же добра желали, тебя ищучи! Горемыка сел рядом с Егоршей в сто­ ронке от солдат. — Добра тебе желаю, парень. Сердце изныло: так тебя жалко! И вот мой со­ вет: повшись! Руку поцелуй каждому из начальства! Понизив голос, бормотал горемыка: — Драть все равно будут, хоть и пови­ нишься: артикул ты нарушил. Да ® ста­ рый штраф записан, нельзя не драть. И пускай дарут. А я тебя научу... — Боль свою полюби! Еще тише, приникнув к беглецу: Жалкая и грозная сила была в горе- мыкииых словах. Слушал Егорша, и эта сила подчинила его севе с (каждым сло­ вом, как будто не тощий инвалид из руд­ ничных стариков наговаривал все это, а кто-то другой, знающий самые потаенные глубины жизни, мудрый, могучий разу­ мом. Забыв о больной ноге, Егорша сделал движение и тут же застонал от боли. И не мог он попять: как ему полюбить боль? Да >ой) душу бы чарту продал, толь­ ко бы избавиться от раны, которая никак не заростает! — Ты из бергалов салаирских, богом проклятых, самый несчастненький. Девка твоя тебя не любит, потешается над то­ бой, охромел ты, а еще печенки отобьют. А ты 'мучительством этим гордись: нет на свете другого как ты несчастненького,, ты самый последний — стало быть, всех превыше. Каждая тварь покрасоваться хо­ чет, хочет быть на виду. Сеньча БабаИа- кош, товарищ твой, с начальственным за­ мером не посчитался, больше урока сотво­ рил в работе. Гордость у каждого. Побе­ жали вы тоже для гордости: дескать, вот мы какие знатные беглецы! А все это на­ прасно, от недоумения все это. Нечем те­ бе гордиться, 'одна боль у тебя. Болью гордись! Слушал Егорша, смотрел па собеседни­ ка. Нет, не мог он понять до конца эту премудрость. Он больше верил Сеньче Ба- банакову. Тот хотел добра для него, по­ звал бежать., спас от пастухов. Это было ясно и просто. Сеньча был товарищ, друг. Дал он ему надежду. А этот что дал? Заплесневелый сухарь и мысли, с которы­ ми не прожить, а только умереть. ' — Сколь тебе, — глухо спросил Егор­ ша, — начальство пообещало за нашу поимку? Ситцу отрез на исподнее аль что иное? Чувство, которого не было в бою с па­ стухами, подымалось в нем. Чувство сум­ рачное и раиостное, прибавляющею сил. Гнев! — Замолчи! — крикнул юн что! есть силы. — Слова твои заупокойные, а я еще живой! Вот таща сдох червяк, изглодавший по­ ловину его души. Вот когда заблестели глаза и быстрыми стали движения. Захо­ телось ему, по-настоящему захотелось, чтобы не было на свете этого гаденького старикашки, чтобы не пакостил горемыч­ ный смелым людям. Он снова! забыл о но­ ге, вскочил. Солдатские ружья прислоне­ ны к стволу сосны. Он рванулся туда, схватил ружье. — Палите, голубчики! — завопил го­ ремычный. — А я-то его жалел!... Пули солдатам были скупо отпуще­ ны — по одной на человека. Начальство на боевом припасе ухитрялось наживать­ ся. Но что поделгаешь, если: бергал (вертит прикладом, норовя пришибить инвалида, а инвалид удирает от него во всю прыть, на какую только способен. Оба хрома­ ют, — это смешно, но тут не до (смеха. Бергал (рав’ярился настолько, что, видимо, не догадывается выстрелить. — Пули беречь!'— сказал унтер. — Штыками! ...Мокрая простуженная ворона хрннло орала о своих недугах. Егорша лежал на животе. Горемычный присел на корточки, приподнял его тяжелую голову, с напря­ женным интересом всматривался в мерт­ вые черты. XT III - Ищут! По всей деревне ищут, ходят из дома в дом. Начали с того конца, сюда идут. Tpde солдат, ружья, тесаки, канн. Привел горемыка-сморчок. Кто не знает