Сибирские огни, 1939, № 3
ный, как сторожевая собака, привязанная на цепь к амбару... Не доехав до Епифанцева саженей сто, Стешкин придержал коня. Сзади раздался цокот «опыт. С холма на рысях спуска лись два милиционера. «Конец», — уда рила в голову жуткая мысль. Но Отешшн остался верен себе. Бросив коня, он быстро подошел к Епи фанцеву, вытащил из кармана корень «Веха-ядовитого». — Попробуй-ка, Степан Ермилыч, — дружески предложил он. — Корешок вкусный, вроде репки... — И сам начал жевать и жадно глотать этот корень. Же вал и похваливал: — Замечательная шту ка!.. Милиционеры, пред’явив ордер на арест, взяли Стешкина, усадили в бричку и тро нулись обратно в Шумиху. Степан Епифанцев ошеломленно тара щил вслед им глаза и вое еще жевал ко рень «вроде репки». Арестова* предсе дателя колхоза, — удивительно что-то! Епифанцев пошел, размахивая руками, рассуждая сам с собою, в свое девичье звено. Спустя несколько минут у него за болела голова, а все лицо покрылось хо лодным потом. Девчата побежали за пар ным молоком, чтобы напоить звеньевого... *** «Письмо дорогому сыну Митрию Влади мировичу Агееву от известного вашего ро дителя Владимира Яковлевича Агеева, — читал Митя строки, старательно выведен ные отцом. — Затем, сынок, сообщаю вам, что на строительстве я отличился на весь мир, взорвавши ледоход, так что на меня приходили люди посмотреть, будто в кино на героя. А я — ничего. Теперь, сынок, передай матери и Андрюшке, что ежели я их чем обидел, пусть не прогне ваются, ежели им теперь без меня жить стало лучше, то и мне без них хорошо. Пусть они радуются на старика Алтухова. За отличие меня освободили от отсидки, но возвратиться в Шумиху мне пока что расчета нет: изгнали вы меня, Митя, из деревни с позором, как собаку из церкви. Предполагали: дескать, родитель пропа дет, а он — нет, он почет заслужи , еже ли где идет он по насыпи, то ему, как порядочному, народ улыбается, кивает го ловой. Вот как мы живем, Митя! Наша стройка, сынок, прямо сквозь горы прово дится. Камень рвем!.. Посылаю тебе и Ваське по сорок рубликов. Учись, сынок, на инженера-строителя. Дело хорошее, честных работников у нас ценят с вели ким почтением, а подлецам, как говорит Андрюшка, в зубы не смотрят. Собаке со бачья честь. Появились, было, на нашем строительстве Колбин «Лиса» и Зубов Ва силь Васильич. Хотели они, было, втянуть меня в однр грязное дело, да хватит! По советовавшись с Иваном Степанычем, мы их зацарапали в Гупаву. А там их попри жали в деликатной форме вопросами, и пришлось им признаться в своей подло сти, за одним, они выдали и Стешкина с Пудовкиным, тех, видно, тоже заскребут. С тем, до свиданья!. Остаюсь жив, здоров, того и вам желаю. Домой, ежели придет ся, оборочусь после стройки. Ваш роди тель Владимир Яковлевич Агеев». *❖* Прошло четыре года. На захолустной станции Межениновка вышел из поезда человек, на вид плотный, упитанный, с чисто выбритым лицом. Одет'он был в се рый костюм, на голове аккуратно шдела серого цвета шляпа из доброго фетра, в руках он держал: в одной — сундучок, в другой — небольшой чемо дан. На левое плечо был накинут проре зиненный плащ. Сдав сундучок в камеру хранения, он бодро вышел на проселоч ную дорогу, ведущую в Шумиху. Было ле то. В полях стояла знойная жара, зрели яровые, пряно пахли конопли и белые полосы гречихи. По краям дороги мягко зеленела мурава, а в ухабах кое-где встречались лужи дождевой воды, отра жавшие, как ® зеркале, ' небо. Человек волновался. Он снял фетровую шляпу и, отерев платком плешивую голову, прого ворил: — А сердце, скажи, выскочить хо чет! —- Ускорил шаги... Родные поля, курганы, перелески! Как рад вас снова увидеть Владимир Яковле вич Агеев. Шумихинские поля, вы тоже заметно изменились за последние четыре года! В старое время вы походили на одея ло бедняка, собранное из разноцветных заплат — этих неот’емлемых признаков нищеты. Исчезли нищенские заплаты, не видно меж с кривыми тропинками, протоп танными босыми пяткам . Родные поля! Пламенный, сердечный привет вам, род ные шумихинские поля! Но эти милые, желанные поля навола
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2