Сибирские огни, 1939, № 3

учитель, счетовод-растратчик Шиков. как выяснилось впоследствии. — Тише! учитель! — зашикали на скамьях. Шиков внимательно оглядел класс и сразу приметил среди своих учеников но­ вичка. — Почему ты неграмотный?— спросил он Владимира Яковлевича.—Не желаешь, должно быть, учиться? Что тебе, няньку надо? Или тебя палкой заставлять учить­ ся? Владимир Яковлевич не знал, что отве­ тить. — Эх, ты — плешивый! — сказал Шиков. Так он и стал называть Владимира Яковлевича. А если не было поблизости начальства, то добавлял еще: «эх, ты, горе»... — К доске, плешивый! — распорядился Шиков. — Знаешь, хоть о р у букву? Это какая буква? Честолюбивый Владимир Яковлевич сго­ рел со стыда. Сам не свой он вышел из-за стола, встал на вытяжку перед доской. Его серые глаза округлились я не морга­ ли. Лысина подернулась испариной. Он сделал нечеловеческое- усилие над собой и... совершил чудо: он припомнил назва­ ние буквы. — Во,— ©казал Владимир Яковлевич не очень внятно. — Хорошо, плешивый, а это? — Ге, — последовал -ответ. Так началась тюремная жизнь Владими­ ра. Яковлевича. ...В другом бараке валялся на парах бывший шумихинский мельник Зубов. Через трн-четыре дня его должны были отправить в Нарьш, откуда он сбежал в начале лета. Нарым Зубову не страшен. Но примириться с постигшей участью бы­ ло невыносимо трудно. У него отняли мельницу, которую построил дед, лишили хозяйства, пинком, как зачумленную соба­ ку, вышибли из деревни. Ненависть, оби­ да, горячий гнев распирали Зубова подоб­ но тому, как подмоченные зерна распира­ ют завязанный мешок. Зубов готов был лопнуть от бешенства. Однажды в дверях барака мельник уви­ дел Петруху Недосейкина. Безмятежный вид Петрухи вызвал в нем новый прилив злости. «Эта голь перекатная, — мель­ кнуло в его голове, — и в тюрьме чув­ ствует себя хозяином». Все же Зубов сделал приветливый жест и радушно, на­ сколько мог, осклабился. — Садись-ка, землячок, ежели не торо­ пишься, — сказал он, ухмылясь. Недосей- ка сел на нары. — В Нарым скоро отбудешь? — помол­ чав, спросил Недосейкин. — Должно в Нарым. Оно ведь и там жить можно, —* ответил Зубов и спросил в свою очередь: — У тебя так дела? — Полтора года -еще осталось. Время, гак а д а , течет. Я не сокрушаюсь... Окон­ чил шестимесячные курсы по пчеловод­ ству. Пчелу до тонкости постиг. — И то дело! — снова осклабился Зу­ бов. — Но Bice-таки сласти здесь мало... В заключении, известно, дисциплинка твердая, — разговорился Недосейкин, по­ смеиваясь. — К заключенным относятся по-разному. Всех не стригут под один гребешок. Тебя, к примеру, держат под строгим доглядом, и нельзя иначе, потому ты — кулацкая душа, а зуб волчий... Как есть тунеядец! Раньше своей лапой всю Шумиху душил. — Про «раньше» не -стоит толковать. — Э, нет, приходится припомнить, Васи­ лий Васильич... Отсылают тебя... — в глаза говорю: туда тебе и дорога. А мне что?.. Мне препоручена телега, лошадка, я делаю свое дело. На производстве — ударник, в учебе — ударник. Вечерком, от нечего делать, в хоровом кружке запеваю. Теперь надумали мы с Володей Аге-евы-м на строительство записаться... — Как ты ©казал? — стремительно перебил мельник. — С Агеевым, гово­ ришь? Агеев здесь? — А чему ты обрадовался? — подозри­ тельно глянул на него Недосейкин. Ха-ха- ха... С Володей мы друзья до гроба: где один, там другой. Мы с ним вместе всю Германию прошли. На столбах, как на распятии, висели, у бельгийцев побыва­ ли. Промчались на боевых кораблях по морям-океанам и сами не знаем, для чего эго нас возили... Ха-ха-ха. — Бывалые люди! — Зубов заискиваю­ ще улыбнулся. — Володя — рубаха па­ рень... Скажи, что я в обиде на него: от­ чего, мол, не зайдет? — Оказать не трудно, — согласился Не­ досейкин, — а я бы на его месте не пошел -к тебе. — А ты все-ж-та-ки скажи... Все мы люди... кто старое помянет, тому глаз