Сибирские огни, 1939, № 3
о любви тогда болтал лживым языком. — Она потерла рукой горячий лоб. — Че тыре барана... Четыре!.. И в четыре дня... Волку и то не сожрать столько... Нет, нет, он не вынимал ножа из ножен...» 7 Закончено следствие. Завтра привезут Темира в колхоз. Будет суд. — Что же сказать в оправдание пар ня? — спрашивал себя Чокуш. —- Сколь ко ни думай, ничего не придумаешь. Жаль, учитель Сорокин уехал в отпуск. Он бы сказал, что делать, — ученый человек, в Москве жил... Старик шал отару на ту круглую, как юрта, сопку, где последние дни пас бара нов Темир. Об этой сопке сказал пастуху Карчага. Когда овцы щипали траву, Чокуш ехал за ними по пятам. А корда они ложились отдохнуть, пастух поднимался выше их и садился на камень, с которого все кругом отары видно: -волк не подкрадется, чело век не подползет! Небо над долиной было пестрое, словно с сопки на сопку перекинули старую, ды рявую кошму- Солнце робко бросало в тесные дыры теплые лучи свои и с какой- то виноватой торопливостью гладило шел ковистую траву, пестрые цветы. Липкие, серые тени туч ползли по земле. И на сердце у пастуха было также серо и тоск ливо. —- Что мне делать? — сотый раз спра шивал он и не находил ответа. — Даже небо сегодня грустит, прячет свою чистую голубизну... К вечеру тучи еще больше сгустились и легли с горы на гору сплошным покры валом. Старик сел на коня и привычно крик нул: — А-а-й, а-а-й!.. Белый красноголовый баран, вожак всей отары, пошел вниз, в сторону колхозного селения. Мериносовые овцы двинулись за ним столь дружно, что казалось, с сопки вода потекла широким потоком. Кончилась лужайка. Отара вступила в полосу камней и леса, опоясавших сопку. Справа — высокий гранитный гребень, слева — крута» осыпь синего камня. Впереди — густые 'заросли акации и таво ложника. Тут надо смотреть за отарой особенно зорко, и Чокуш дал такую волю коню, что он коленками подталкивал овец. Вдруг в середину отары словно камень упал, — бараны метнулись в стороны, друг на друга, смяли колючие кусты. Но через несколько метров два потока снова слились в один, спокойно катившийся в долину. — Чего они испугались так? — недоу мевал пастух. Он проехал бы дальше того места, если бы не услышал глухого блеяния овцы, вырвавшегося откуда-то из-под земли. — Что это? Старик спешился. Раздвинул руками низкие, густые, как щетка, кусты таво ложника, и перед ним открылась яма. С края на край были положены тоненькие прутики, а на них набросана трава, едва успевшая завянуть. Посередине — провал. Чокуш встал на коленки и заглянул вниз. Яма походила на глубокую корчагу. В таких ямах гонят деготь. Но эта — не для дегтя. Глина на стенках «ще не про сохла как следует — яма вырыта этой весной. На дне овца топчет прутья, сухую траву, — не она первая оступилась в ло вушку! —■Понятно! Все теперь понятно!.. Старик оставил овцу в яме и пошел осматривать- соседние кусты. Там он на шел еще три ямы. Все они были замаски рованы лопухами травы, сорванной не раньше прошлой ночи. Отара остановилась на ровной лужайке» поджидая своего пастуха. 8 В сумерки Чокуш пришел к председа телю, виновато снял шапку и, здороваясь, низко поклонился. — Овцу потерял. — A-а, старый чорт, колхозное добро расхищаешь! — взревел Сюмелю, пробе жал по юрте, подымая полами пальто пе пел из потухшего костра. — Завтра ся дешь на одну скамью с вором Темиром Амыровым. — Первая оплошность... Простите, ме ня, товарищ председатель. Не моя рука брала. Может, злой дух из горы вышел и... —- Замолчи, дурак! Я колхоз поднять стараюсь, ночи не сплю, днями отдыха не знаю, а вы, паршивые свиньи, священную социалистическую собственность расхищае те. Я прощу тебя, если ты к утру вер нешь овцу живой, — сказал, наконец, Сюмелю, смежая веки хитрых глаз. — Хорошо бы на ночь около села тай
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2