Сибирские огни, 1939, № 2
дой говорил Зинковой Лавруха Мощук, — и смотреть на тебя очень хорошо... — Не рябая, как другие, — отвечала Машка с горячностью. — А копнешь — язва. Трудно с такими построить счастливую, новую жизнь. —•Тебя самого, оборванца, до новой-то жизни за семь верст не допустят. — Подправимся, Марья Кузьмовва, зажи вем... — Подумаешь! Телку нажил при Совет ской власти п размечтался... — Это уж нет! Я не гордый. А вот ты, верно, и злая, и гордая. Говорю, выходи за муж, подобреешь. Женихи есть. Можно за Сережу Коповальского... —•Она Андрюшку возьмет в оборот, —< сказал кто-то. — Не плохой жених и Андрюшка, — смотрите-ка, от Пантелея Васильевича на от стает. Хорошая пара! «Она мне в три дня шею перегрызет», — прислушался к спорам Андрей. — «От тако го крокодила волком завоешь». А впрочем, иадо сознаться, ему часто ка залось, что Машка вовсе не злая. Лавруха нрав, что на нее заглядеться можно, «пока не копнешь»... Когда она не ссорится ни с ком, лицо у нее делается приятным, темно- синие глаза становятся грустными и щеки начинают розоветь. Но нельзя об этом ду мать. Ему не до женитьбы, заботы полно: отец осужден, семья теперь на его шее, не выгнали бы из колхоза. Где теперь отец? Что думает мать? Не сбегать ли после рабо ты домой?.. *** По 'небу торопливо бежали черные облака с освещенными краями. Луна, ныряя в них, то исчезала, то появлялась. Пудовкин, при держивая за пазухой мешок Нелряхина, остановился на окраине Шумихи. Видит бог, не по своей доброй воле он направляется на этакое гнусное дело! Загубить человека, на которого даже и злобы-то нет в сердце, — это пе то, что козявку ногтем придавить. Пудовкин не злодей. О, нет!.. И до сегод няшней ночи всемилостивейший отец небес ный охранял его веру от дьявола. Дьявол искуситель к нему пе прикасался. А вот се годня... И неужели нельзя иначе? Неужели нельзя сделать так, чтобы кто-нибудь другой взял на себя это черное дело?.. — Господи! — воскликнул Провкин, под нимая одну руку к небу, другой придержи вая мешок Непряхина. — Пронеси мимо ме ня, ежели можешь, эту горькую чашу... Не дай испить до дна последнему в Шумихе ве рующему твоему рабу... Избави, господи!.. —•Молишься никак? — проговорил Кол бин, внезапно появляясь из темноты. — Гос подь нам не поможет. Его самого с головы до ног опаскудили.' Не трусь! Выманим Аге ева потихоньку'. В душе Колбип трусил не меньше Пудов кина. Мелко вздрагивал, беспокойно шевеля толстыми пальцами. — На страшное дело идем! — бормотал ого спутник, сдерживая зубовный лязг. —• А куда денешься? — спрашивал Кол бин, поеживаясь. — А ежели бы попробовать уговорить Аге ева: скройся, мол, с глаз долой? — Нельзя, не можем. — Нельзя только на небо залезть, Евдо ким Иваныч. — Такой приказ... — Ежели бы кого подговорить, а? — Не можем подговаривать других. Худо будет. — А ты бы сделал сам... Евдоким Ива ныч, один, — лебезил Пудовкин. — Я бы не постоял... поплатился бы. Богу помолился бы за спасение твоей души... — Ты что, за дурака меня принимаешь что ли? Кому станет легче от волчьей мо литвы? Так, трепеща от страха и стуча зубами, .они молча, рысцой, па носках, промчались под плетнями и вбежали в помещение сель совета. Внутренне скуля и подталкивая друг друга, как две собаки, которым некуда уже деваться, поджав хвосты и оскалив клыки, ринулись к кладовкб. Но тут в пустых, и от того глухих, комнатах сельсовета внезапно прокатился, подобно небесному грому, стран ный рев, клекот, свист, затем раздалось ка кое-то странное пощелкивание, точно тыся чи сов, слетевшихся со всех концов света и тьмы, застучали клювами. — Владычица небесная! — остановились разом. Холодный пот повалил с обоих. Но рев постепенно стих, будто на бок улегся. Через некоторое время послышалось шипе ние, затем опять раздался свист, пощелки вание.., —* Фу ты, грех! — первым пришел в се бя Пудовкин, — то не иначе хранит, з*а- снувши. Алтухов... А с перепугу-то нам
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2