Сибирские огни, 1939, № 2

вая дожди и ветры. Издали опи напоминали ряды аккуратных солнечных домиков. Но се­ годня работа у пего не ладилась. Снопы то Ч дело выскальзывали из рук, «домики» вы­ ходили кособокие. Толчкова тревожило отсут­ ствие дочери. Дочка ушла с бригадиром. Маш­ ка Зинкова подливала масла в огонь. Одни работают, как проклятые, — вы­ крикивала она, — другие в кустах прохлаж­ даются. Не раз, беседуя за бутылочкой с Владими­ ром Яковлевичем, Толчков мечтал о будущем. Аниски. —1Из дочки выйдет толк, — говорил он с удовлетворением. — Я доволен сыном, — охотно подхваты­ вал Агеев. Наливали стаканчики и, жмурясь, по-род- ственпому смотрели друг на друга. Но дети думают, видимо, иначе, чем их родители. «Будь она мие родная, — размышлял Толч­ ков, ставя снопы, — тогда совсем другое де­ ло... А не родную и пожалеть некому...» Семнадцать с лишним лет тому назад Толчков провожал второго брата на фронт. Была уже поздням осень. Надвигалась сырая ночь, моросил мелкий, как пз сита, дождь. На перроне станции горел один исхватанный копотью фонарь. С тополей, однообразно буль­ кая, стекала вода, кругом не было ни души. Поезд, вздыхая все чаще и чаще, точпо ему не хотелось уходить, удалялся в непрогляд­ ную ночь. Кто-то дотронулся до плеча Толч­ кова, и в круг света под фонарем вошел Вла­ димир Яковлевич Агеев. На нем была корот­ кая австрийская шинель, до того рваная, что, казалось, состояла из бесчисленного множества лент, узлов и клочьев. «Христо­ любивый русский воин» прошел сквозь же­ лезо, огонь и смерть, побывал в Германии, пересек Бельгию, промчался по морям и про­ ливам и теперь, завершив свой пестрый путь, возвращался к исходному пункту — в Шумиху. «Фу ты, господи, прости. Откуда что бе­ рется?» — задумался Толчков, забывая на минуту о работе. Тянется, тянется этак спо­ койно жизнь, все ладно, все правильно, и вдруг подтолкнет... Ты стоишь и ломаешь го­ лову над тем, что было когда-то и чего уже нет... Задумавшись, Толчков увидел даже от­ печатки босых ног Владимира Яковлевича на грязи под фонарем, услышал вновь шум мел­ кого дождя, шедшего семнадцать лет тому назад, и ощутил запах тех грозных времен. Когда грохот поезда замолк, брат уехал, — они с Владимиром Яковлевичем зашли в зал ожидания. Пассажиры — человек двадцать— толкались в одном углу. У стены за диваном спала маленькая девочка. — Бросила мать! Толчков взял девочку на руки (своих де­ тей у него не было). Девочка проснулась, об­ наружив два зуба и синие, синие глаза. Ре­ бенок, как ребенок. В уголке платка бьгла завязана записка: «Звать Анисьей, в казан­ скую сполнится два годка». ...Толчков крякнул, отгоняя нахлынувшую думу, и яростно выколотил трубку о ноготь большого пальца левой руки. Люди около не­ го шумели тяжелыми снопами пшеницы. По соседству работал Непряхин — с шутками, с прибаутками, увлекая за собой других. Он брал сразу по четыре снопа, — два под мышки, два в руки и нес их, высоко поднимая над жнивь­ ем так, чтобы не задевать колосом за стер- пю и не осыпать зерно. Толчков старался не отстать от Непряхина и не мог — руки дро­ жали. Андрею жалко было Толчкова. Отсут­ ствие Аниски ему тоже было не по сердцу. Но что поделаешь!.. Непряхин шутил, изредка бросая в сторо­ ну Андрея усмешливый взгляд: — Мы с тобой, сынок, гору своротим... Так и сковырнем! А когда подрастешь еще верш­ ка на два, женишься да станешь агрономом, то уж я-то буду знать, что нашему агроному доподлинно известно, на чем колос растет. Заведем с тобой опытное поле. В голосе Пантелея Васильевича, в его по­ ходке и даже в том, как одела кепка на го­ лове этого человека, было что-то такое, че­ му хотелось неустанно подражать. Андрей так же, как Непряхин, брал по четыре сно­ па и, быстро выпрямляя спину, которая, ка­ залось, скрипела, как дерево под напором ветра, — встряхивал головой, нес тяжелые снопы и втайне был доволен, что другие от­ стают от них с Непряхиным. Он и Непряхин впереди... «Замечательный человек Пантелей Васильевич! Семья у него большая, избушка плохонькая, а он не уны­ вает: шутит, смеется, работает лучше дру­ гих. И любит его народ. Любит за. прямоту, за честность, за правду, за открытую душу... И таким вот замечательным людям не везет. За что, спрашивается, штрафует правление лучших колхозников? Непряхин этого не оставит так...» На полосе не превращались споры. — На вид ты девва-врасавица, — с доса­