Сибирские огни, 1939, № 2
— Председатель сельсовета ям накопал. Сад колхозный затевает... Правление колхо за специально насчет сада заседало. Решило посадить. — Турицын говорит: деревьев насажу, скамеечки поставлю, дорожки посыплю пес ком. — Хе-хе. — И зачем колхознику сад? — сказал Владимир Яковлевич глубокомысленно. — Колхозник — трудящийся крестьянин. Ему даже неприлично в саду прохлаждаться. Наш брат, все едино, в два счета его загадит, по тому что, известное дело, где русский чело век присядет па минутку, — там вокруг не го обязательно образуется куча мусора. Нет, в «аду должна быть чистота. — Ему виднее. — А ты все в огороде сидишь? — В кукурузе. — А когда кукуруза засохнет, где сидеть йудешь? По голосам Апдрей узнал старика Колбина, Ивана Ивановича, по прозвищу «Лиса», от ца завхоза, и — Зубова. Тот и другой бы ла раскулачены и сосланы, по требованию граждан, в Нарым, но, видимо, сбежали из ссылки. Андрей ничуть встрече с ними не удавился и продолжал слушать. — Ни за что, ни про что приварили тебе семи, годков, — говорил мельник Зубов. — Я подал на пересуд... Исход какой-ни будь должен быть, — отвечал отец Андрея. — На счастье не надейся, — хрипел, страдающий одышкой, Колбин. — Что напи сано пером, того уж не вырубишь топором. — До Москвы дойду. — Хе-хе, Москва, Владимир Яковлевич, не для пас. Кулацкой слезе Москва не верит. Хорошо, что тебя еще не раскулачили. — Пока бог миловал, — скромно согла сился Владимир Яковлевич. «Эх, несчастный оборванец», — подумал Андрей, услышав эти слова. — «Голый че ловек, голый, как ободранная птица, а вот выдает же себя за богача, подлизывается, как подлый чортов ублюдок, к кулакам, че рез них и осудили». Возмущение поднима лось в душе. «В тюрьму тебя, в тюрьму, иначе эти волки затянут тебя еще подаль- aie...» — Тебе, Владимир Яковлевич, — снова, послышался! голос Колбина, — надо чистый документ достать. Да и нам бы не мешало... Сынок твой смог бы, если захотел... Андрея передернуло. Вот кому, оказывает ся, требуются блапки с печатью Шумихин- ского сельсовета! Проклятие само вырвалось из горла. Он был один, тех — трое. Но страх — ве ликая сила. Ни с чем иесравнимая сила. Страх способен окрылять, как бы тяжел на под’ем человек не был. Ногам он придает такую изумительную резвость, что человек летит, как пуля. Под ним трещат плетни и заборы, которые он перемахивает с легкостью молодого горного оленя. Владимиру Яковле вичу, Колбину и Зубову вместе было не мень ше ста пятидесяти лет. Но одну только со тую долю секунды они чувствовали себя вро де бы одеревенелыми. Затем, сорвавшись с места, точно на крыльях, понеслись через улицу. Через минуту пропали из виду. Все утихло. Лишь откуда-то издалека доносилось повизгивание Дружка, который, должно быть, не поспевал за Владимиром Яковлевичем. ...На рассвете Андрей постучался к пред седателю сельсовета Турицыну. Г Л А В А II Из-за степей вставало солнце. Легкий ту ман поднимался серебристыми кустам)и от реки. Крыши домов были мокрые от росы. Из труб прямыми столбами валил дым, безу держно голосили петухи. Утренний воздух наполняли запахи печеного хлеба, пережжен ного масла, лука, дыма, навоза. Это были самые сильные и самые родные запахи Шу михи, потому что с некоторых пор почти вся Шумиха ела по утрам горячий пшеничный хлеб. В хлевах шумихинских граждан стал появляться скот; урожай в нынешнем году выдался хорошим, колхозники получили хлеб ные авансы от первого обмолота; впереди ощутимо маячила новая, привольная, полная довольства и радости жизнь. Жизнь, о кото рой в прежние времена рассказывались толь ко сказки, занесенные неизвестно с какой стороны и тревожившие головы обездоленным людям. Шумихинцы и всегда хотели жить хорошо. В этом им нужно отдать должное. Правда, они не помышляли о многом. Но каждый бес коровный гражданин страстно, всеми сила ми души, всеми способами старался как-ни будь этак извернуться и обзавестись коро вой. В думах безлошадного, сгибающегося под вязанкой дров, царила, как само олицетворе ние земного рая. лошадь — помощница в трудных делах. Голодному, со вздутым от
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2