Сибирские огни, 1939, № 2
лучшему обыкновенный 'картофель. И это де лало ему честь! В дни отдыха Андрей забирал с собой книжки и уходил в луга. По большей части книжки попадались неудобоваримые, глотать их приходилось с усилием, точно куски сы рого мяса!. Но зато встречались и такие, от которых по-настоящему веяло запахом по лей, «котных дворов, знанием, источником творческих сил и энергии. Особенно хорошо было с книжками в ту часть лета, когда лу га, пышно благоухая, казались сотканными из цветов, сверкали бесконечным множеством красок. Густые волны опьяняющих ароматов окутывали плодоносную землю. Андрей пы тливо вглядывался в тончайшие ткани рас тений и всякий раз находил что-нибудь но вое, непонятное. Поражали точность и затей ливость рисунков даже самых простеньких листков. Одни и те же травы выглядели по- разному на разной почве. Усталость валила Андрея на землю. Прислушиваясь к шопоту лугов, он засыпал и видел золотые сны. И вот, когда желание сделаться агроно- мом-опытником, приносящим пользу колхоз ному люду, превратилось в неотвязную мысль, в подталкивающую страсть, и когда казалось, что препятствий к осуществлению заветных желаний нет, — именно тогда вне запно все рухнуло. На открытом пути, усы панном как-будто одними цветами, вдруг встал человек в шапке, похожей на горшок, в полушубке с белыми рукавами. Отец! Ан дрей оторопел от неожиданности. Обычная уверенность, независимый вид начали поки дать его. Отец заклеймил себя позором. По зор, подобно чаду, окутал отца и заодно за волакивал и семью. А чем виновата семья? Как тут быть? Записка, переданная Андрею матерью, жгла ему пальцы. «Многоуважае мый Владимир Яковлевич, — говорилось в записке, — дождавшись вечерку, подойди до кладбища. Дело касается про твою семью»... Подписи не было. «Это кулаки, — думал Андрей. — Они за тягивают его к себе... похвалят, приласкают подкулачника, впутают в новое грязное де ло... Им не первый раз!.. Пойти прямо к Турицыну или же к Стешкину, открыто ока зать: «Осудили, берите, хватит»... Но в помещении сельсовета не видно было огня. Андрей повернул к колхозной конторе. Там, на пороге его остановил Колбин Евдо ким, завхоз, правая рука Стешкина. — Куда направился, сынок? — приятно осклабившись, спросил Колбин. — По делу к Прохору Степанычу. — Там, — кивнул 1Колбип на кабинет председателя колхоза, — без тебя обойдутся. Не велено пускать. — У меня дело... — Нет, —■сказал Колбин с особым зна чением, — нынче, Андрей Владимирович, те бя не просили в правление, завтра тоже не попросят. Будь уверен! Не велено лишних пускать. — Рот Колбина кривился, глаза от давали змеиным холодом и сам он походил на змею, приподнявшуюся на хвост, чтобы сде лать прыжок. Андрей понял его. И хотя он был уже достаточно подготовлен к такому хо лодному приему, тем не менее все его суще ство отчаянно сжалось. При мысли, что в колхозе ему уже не верят, он до того содрог нулся, что почувствовал боль в висках. — Я незлопамятный, — намекая на бы лую заносчивость Андрея, проговорил Кол бин. — Я не желаю другим зла, чужому го рю я не радуюсь... Тебе присоветую дело... Отца надо вызволять, вот что! Андрей почувствовал, как у него напряга ются шея, лицо, загораются уши. Раньше он всегда с непередаваемой гордостью, с задо ром говорил: «Мы должны честно работать в колхозе». Теперь отец — преступник. И он должен как-то его «вызволять». Совету ет это Колбин, имя которому до этого было «кулацкая морда». «До каких пор мы будем терпеть кулацкую морду?» — всегда кричал Андрей к месту и не к месту. — Владимир Яковлевич, отец то-есть, без вины виноват, — продолжал Колбин. — Не виноватых не судят, — сказал Ан дрей мрачно. — Пусть будет так, — возразил Колбин,— но какой тебе расчет, если он в тюрьму .ся дет? Молод ты, сынок. О себе надо подумать. Пораскинь-ка умом. Ты парень толковый, гра моту преодолел. Тебе бы учиться да учиться. Вот как надо думать!.. Стал бы агрономом, пользу бы колхозу принес... — Колбин знал больное место Андрея и нажимал на него, как умел. — А ежели отец, скажем, в тюрь ме, то даже я, к примеру, должен сторонить ся подальше от таких. Уж не обессудь, кол хоз не сможет послать тебя учиться. Нет, не сможет, нельзя. Доверия нет! И в институте тоже могут спросить: «А чем, дескать, за нимается родитель?» — Как на это отве тишь? Враг, мол, колхоза... Тюрьму отбыва ет, хе-хе-хе. Андрей молчал. — Честность, Агеев, понимается всяким
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2