Сибирские огни, 1939, № 2
V СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД Г ЛА В А I Человек лежит в кукурузе на разостлан ном полушубке с белыми рукавами и недоу менно проводит ладонью по голому темени: кто это точно веником смел темный и пря мой, как палки, волос с головы? Облысела вершина... Уму непостижимо! Неужели для) того только и жил человек, чтобы сделаться плешивым? Но это праздные мысли. И будь он, Влади мир Яковлевич Агеев, в ином положении, они никогда бы пе побеспокоили его облысевшей головы. — А денек опять кончился, — сказал оп, поднимаясь на локоть, чтобы взглянуть вы соко ли солнце. Но дороге с выгонов возвращались коро вы, наевшиеся досыта. В горячем воздухе плыла, поднятая ими, тонкая пелена пыли, порозовевшая от заката. Коровы, отягощен ные молоком, часто останавливались и, под нимая головы, оглушительно ревели. У во рот, без всякой видимой причины, по-волчьи, жутко и жалобно завыл Дружок. Владимир Яковлевич, затаив дыхание, прислушался. В утробном реве коров и в волчьем завывании Дружка зазвучали вдруг близкие, родные с давних пор голоса. Как-никак он и сам вы рос на навозе, точно жук, и жизнь свою он жил так, что она, в сущности, была пи ка пельки не лучше жизни Дружка, который, как известно, питается чем попало, беспре станно рыекая по помойкам. Владимир Яков левич, забывшись в этих думах, решитель но забрал в охапку полушубок с белыми ру кавами, шапку, но в листьях кукурузы вне- шшо что-то мелькнуло... Б негам его свалился черный, сделанный из трялья, клубок величиною с кулак. Аге ев сразу очнулся, присел, как подкошен ный. — Чтобы это значило, клубок! Логово в варослях кукурузы, где он скрывался уже вторую неделю, показалось вдруг ненадеж ным, голым, как облупленная кочка в степи. Нет не особенно удобно, даже чертовски пло хо быть осужденным на семь лет за воров ство колхозного хлеба и скрываться в куку рузе на собственном огороде. Последнее де ло!.. Осторожно передвигаясь по грядкам, он. передвинулся в более густые заросли куку рузы, сел, подвернул под себя калачиком но ги и принялся распутывать клубок. Закат разгорался. Листья кукурузы, окра шенные зарею, казалось вот-вот вспыхнут. Все пространство огорода переполнилось ро зовыми тенями, п широкая лысина человека, распутывающего тряпичный клубок, позоло- тилась, как кузнечное горно. Волчий вой Дружка, оборвавшись, замер. А с горы, от пашен хлестнула, заколыхалась, поплыла протяжная песня колхозной молодежи: — Андрюшка запевает! — Владимир Яковлевич положил клубок на колени. — Хо рош сыпок, хорош! Родитель страдает в ку курузе, ему и горя мало! В колхоз вступил и песни с девками поет! — Но Агеев и сам любил песни. Обопрется, бывало, этак щекой на ладонь, закроет в блаженстве серые глаза да как затянет: Эх, да ты, кали-нушка-а. А жена, Варвара Тимофеевна, подхватит: Ах, да в са-а-ду ягода цве-ела-а. Где оно это время песен? Не может быть, чтобы уже все песни Владимира Яковлевича были перепеты! В конце концов, нужно твер до надеяться па лучшее, ожидать счастливо го исхода. Человек не может вечно сидеть в кукурузе. Даже реки меняют свои русла, го ры изменяются в очертаниях, камни и те на месте не лежат. — В таком разе, — глубоко задумался Агеев, — будь, что будет, а по своей доброй
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2