Сибирские огни, 1939, № 2

домой. Восемнадцатилетним юношей я зажил самостоятельно, научился пиликать на скрип­ ке, стал играть на вечеринках, работал и чи­ тал все, что попало, с ненасытной жадностью. «От невыносимой жизни со своим зверем- мужем запила моя старшая сестра; вино яви* лось ей какой-то необходимостью и наконец превратилось в страшную потребность, и ко­ гда она разошлась с мужем, то во время за­ поя была убита. Я видел ее истерзанное те­ ло, видел палку... но не -плакал. Лучше — не мучится теперь... Вторая еще жила кое-как, а третья, девушка, нашла приют в веселых до­ мах. Брат старался (перещеголять отца, и толь­ ко я чувствовал к вину какое-то дикое от­ вращение. Двадцати четырех лет я бросил гильзовое ремесло и взялся за шапочное. То­ гда-то ч.гение толкнуло меня попробовать стать писателем или поэтом. Первые опыты показались мне удачными, и я решил, что это мое назначение. («И вот муза моя .начала мне мешать и спать и работать. Один раз я не мог заснуть де­ вять ночей, воспевая бессонницу, и даже при­ мирился с мыслью сойти с ума, но, на сча­ стье, меня пригласили в один увеселительный притон музыкантом. С радостью ухватился я за это: вечером и ночью играл, утром до обеда спал и свободное время писал в бане. В то же время отец помер, не получив про­ щения от изнасилованной им ранее младшей моей сестры. «Около двух лет упражнялся я в стихотвор­ ном искусстве и только после того понял, что у меня недостает очень важного — знания грамматики, о существовании которой я, при­ знаться, и не подозревал до сего времени... «Встретил младшую, но уже тридцатилетнюю сестру, она жила по 'публичным заведениям, из которых ее часто выгоняли за невозмож­ ное пьянство и держали только из жалости... Сестренка моя горемычная! Красавица, гор­ дость и радость моя бывшая! Что осталось от тебя?.. Что о с т а л о с ь о т нашей - с е м ь и? . . В моем кармане хранилось письмо из Барнаула с извещением, что брат чуть не сгорел от ви­ на, а пьянствующую сестру муж избил до полусмерти, выдергал волосы, выбил зубы и зроломил скулу молотком... ух, ты! Что это?..» Горький справедливо назвал Тачалова «че­ ловекам страшной жизни». В Барнауле, в котором родился и провел свои юношеские годы Тачалов, в 1905 г. бы­ ли буоные революционные выступления рабо­ чих. Рабочие с красными знаменами устраи­ вали митинги на площади и улицах города, ппизывали к вооруженной борьбе с царизмом. Тачалов был в числе демонстрантов. Он всту­ пил в барнаульскую группу социал-демокра­ тов и перо свое отдал на служ'бу револю­ ции. В аэхиве истпарта Новосибирского Обкома ВКТТ/б) хранится небольшая книжечка, из­ данная нелегально барнаульской группой с.-д. — «Четыре марсельезы»: рабочая, кре­ стьянская, солдатская, казачья. Первые три — общеизвестные марсельезы, четвертая — ка­ зачья —•написана, как утверждают некоторые участники барнаульских демонстраций, Иьа- ном Тачаловым. Ее пели барнаульские пиис­ каты и жестянщики на революционных демон­ страциях. Особенно популярной среди . барнаульских рабочих была сатирическая поэма Ивана Та­ чалова — «Егорка». Тачалов издевал-ая в сво­ ей поэме «ад черной сотней, высмеивал по­ громщиков, полицию. После разгрома революции 1905 г. наступи­ ла длительная черная полоса реакции. В ли­ тературе появились настроения глубокого пессимизма, упадничества, уныния. На сцену выступили арцыбашевцы. И вот в этой обста­ новке вдруг раздался «необычный голос, не­ обыкновенные слова в то время» <М. Горь­ кий). Это был голос Тачалова, слова поэта- рабочего. Иван Тачалов послал несколько стихов своих А. М. Горькому, («Последнее слово», «К букве» и др.). «Эти и другие стихи Тача­ лова, — писал Г opKifrtft7иозднееГ~^~~внушили мне надежду, что из него выработается Оод^ Т?ый, смелый поэт-револ!к»ционерГ~Но, в этом таучае, жизнь не оправдала моей надежды. Случилось так, что вихрь «страшной жизни» закружил человека. Тачалов не1 -нашел в" себе силы развить свое дарование до той высоты, которой оно достигло бы при других, менее тяжелых условиях». В ДШ _ г вышла первая книга стихов Тача­ лова — «Аккорды йысли»,~"В~"Йёе.'' «аоя nv с такими бодрыми стихами, как «Оплиная пес­ ня», «Пророк», «Две стихии», «Капитал» и «Гений кузнец», вошли упаднические стихи: «Пир пороков», «Кошмар земли», «Песня но­ чи», «Сумерки». В письме А. М. Горькому, датированном 15 декабря 1911 г., Тачалов писал: «Читал ва­ шу статью «О писателях самоучках» и очень гордился, поняв, что вы это использовали в пику духовной расшатанности интеллигенции, противопоставляя нас, как носителей возрож­ дения духа, бодрости и веры в торжество грядущего царства истины; нас, сохраняющих под кошмарной тяжестью страданий, зародыш прометеева огня... Но я, кажется, не удер­ жался на указанной вами позиции: много мрачного есть в моих стихах». Да. Иван Тачалов не удержался на указан, ной Горьким позиции, вихрь страшной жизчи закружил человека. «Но в этом, пожалуй, ви­ новата моя жизнь, — справедливо писал Та­ чалов в том же письме, — которая, как мне часто кажется, не давит, а раздавляет меня совсем». Тачалов был измучен, надломлен, но мрач­ ная жизнь, однако, «не погасила огня его ду­ ши» (Горький). Октябрьскую социалистиче­ скую революцию он встретил под революци­ онным знаменем. В одном из вариантов его «Мрачной повести» есть такие слова: «Ок­ тябрьская победа открыла мне возможность общественной работы: был я попечителем, председателем, библиотекарем, инструктором, рядовым, завкл; >ом, — словом беззаветным фанатиком вся ой работы и всяхого дела». В последние годы своей жизни Тачалов написал бол>спую сатирическую поэму «Кару­ сель дураков». Так же, как с повмой