Сибирские огни, 1938, № 5-6

1— Сказал бы уж ты лучше, — говорит Нюра. — Что ж над человеком смеяться! — Ни в жизнь не скажу, — отвечает Миша — Пусть не суется, куда его не про- сят! Ни за что не скажу... — Прекратить надо нам эти встречи, Я не высыпаюсь. — Да ведь один только раз осталось! За- кончим посев, пары в Сенной пади вместе поднимать будем. — Вот до Сенной и прекратим. I— Нет, Нюра, послезавтра я еще нари- сую... — Рисуй, а я не буду и не приду... — Почему? — Надоело — потому! —• Надоело, говоришь? Я надоел? — И ты надоел... Убери руку! — Если так, то конечно... Что ж! Надувшись, Миша отодвинулся, отвернул- ся. Достал клочок газеты, махорку. Зажу- рил. Наступило неловкое молчание. Миша ку- рил, Нюра смотрела в темноту на еле замет- ные призраки берез. Взошла лупа. Звезды побледнели, часть их скрылась. Шорохи стали глуше. Справа откуда-то донесся человеческий кашель. Это Анисим кашляет. Он сторожит семена, ссыпанные в амбаре в березняке (амбар ко- гда-то был поставлен кулаком Михеем Про- воровым, и колхозники еще не успели пере- нести его к стану). — Может, тебе кто другой полюбился? Так ты и скажи... Я что ж! Я на дороге не останусь... Мешать не буду! Миша поднялся, бросил окурок, затоптал его. — Ну, пока, Нюра! Я пошел. Она молчала, смотрела в темноту. — До Свиданья, говорю... — топтался Миша. — До свиданья, чорт рыжий! — рассер- дилась Нюра- — Иди! Подумаешь: обиделся! Иди... — Ты же сама говоришь: надоел я... — И надоел! — Потому и не хочу... Что ж! Насильно мил не будешь! — Иди! Чего топчешься-то... — И уйду... — Подшипник я тебе чорта с два дам! — Ты это что же, общественные дела с личными равняешь? Остановится сеялка — ты ведь отвечать брешь! — Не перед тобой ли? Она встала, тоже отвернулась. — Нет уж, подшипник ты- мне дашь! — И не думай!.. Миша опять закурил. Он не думал, что де- ло кончится таким оборотом. Подшипник ему до зарезу нужен. Он решил изменить так- тику. — Нюра, ты ведь знаешь, что если не бу- дет подшипника, остановится сеялка. Как же> соревнование? Ведь проиграем перед ключев- скими-то... — И пускай проиграем, какое мне дело? — Вон как! Нюра поняла, что сказала она нехорошее» решила поправиться. — А что же ты по пустяку злишься? Вы- нудишь сказать ни весть что... — Я и не злюсь. Откуда ты взяла? Они замолчали. Обоим им не хотелось ссо- риться. Оба чувствовали себя виноватыми. Миша подошел, взял ее за плечи. Сел, уса- дил ее рядом. — Ведь не надоел, Нюра? Скажи, что но надоел! Она молчала. Миша настаивал. •— Ладно... Не надоел! Помирились быстро. Луна поднялась высоко. Она ныряла в об- лаках. Около амбара опять закашлял Ани- сим. С Дальнего донесся собачий лай. Нюра встала. Пора домой. Договорились, что в тот день, когда Миша закончит посев, он нарисует на хлебном ящи- ке кружок. Если Нюра в этот день тоже за- кончит, то обведет кружок квадратом. Встре- чаться до Сенной не будут. Расстались тепло. Через день обе бригады заканчивали по- сев. Мише не пришлось утром дождаться Филиппа, но пришедший Иннокентий оказал, что рисунок сегодня был. Был, кажется, в последний раз. Сегодня им надо быть насто- роже. Он велел Мише ночью быть около ам- бара в березнике, но без надобности к амбару не подходить. Нюра не придет сегодня к поваленной бе- резе. Мише там делать нечего. Он решил признаться председателю. — Знаешь, Иннокентий, — начал он, — рисунок не появится больше потому... — Знаю почему, — оборвал его председа- тель. — Пойдешь сегодня в березник и, мо- жет, до утра просидишь там. Это обидело Мишу. Он махнул рукой. Пусть заблуждается, коли выслушать не хо- чет. Может быть, удастся как-нибудь изве- стить Нюру, чтоб она и сегодня пришла. А и не придет, так, чтоб оставить в дураках Ин- нокентия, он одну ночь просидит в березни- ке. Ему ничего не сделается. .