Сибирские огни, 1938, № 5-6

га, на сладко посапывающего деда и мелко- мелко перебирает ногами в скользящих под- шитых валенках. Чалко, мерно покачивая головой, смотрит вперед на дорогу, ступисто скользит копы- тами. Вдруг дед проснулся. Почесал бороду, по- щупал лежащую в передка саней покупку, взял легкие волосяные вожжи, чтобы напра- вить Чалко на рысь, вздрогнул от раздавше- гося позади громкого голоса:' — Хозяин, подвейи маленько! Дед оглянулся. Держась рукой в тонкой варежке за* отвал, за санями шел незнакомый человек, скрюченный от холода, лет сорока, и смотрел на него маленькими колючими гла- зами. На нем короткий рваный пиджак, под- поясанный новой бечевкой, тонкая суконная шапка с подвязанными под подбородком раз- вернутыми ушами. Длинный красный нос со- сиской свешивается над губой, под ним и на щеках клочками торчит буйная черная по- росль, покрытая кружевами инея. Ничем не закрытая шея набухла багровой краснотой. Дед рад пассажиру. По крайней мере мож- но будет поговорить, а если хороший чело- век, то, может быть, завяжется спор, что тоже любил он. В душе он улыбнулся, но внешне не подал виду. Пусть думает чело- век, что ему, деду, нисколько нет охоты брать пассажира и уж если посадит его, так жалеючи. Лишняя трешка-пятерка в карма- не но запищит, и душу! дед отведет в разго- воре. Он окинул прохожего бесстрастно-равно- душным взглядом, освободил рядом с собой место, придержал коня. — Садись... думаю, не задавишь! — он чуть улыбнулся сухо, холодно. — Упреж- даю — даром не вожу... Но, увидев, что человек отцепился от от- вала саней, безнадежно-презрительно глядя на пего, не надеясь, очевидно, на свой кар- ман, — торопливо добавил: — Ладно! Так довезу. Садись. Конь до- брый! — а улыбнулся приветливее. Человек торопливо залез на сани, неловко толкнул Деда коленом, усаживаясь к отводу. Он боялся, чтоб дед не раздумал. Чмокнув, обругав Чалого «хрепом седым», дед заставил его перейти на рысь. Помолчал: пусть не думает человек, что он так уж охотно п заведет разговор со всяким встреч- ным. А как прошло достаточно времени, спро- сил, еще раз оглядывая его: —• Далеко пробираешься? — Эти края... — Края хорошие, — прервал его дед. Опять помолчал. — Холодно так-то небось? — кивнул на нетеплый пиджак, открытую шею. Человек посмотрел на себя, будто впервые заметил, что так легко не по-зимнему одет, поеживаясь, вздернув плечами, ответил: — Да... холодновато. Человек соврал. Ему не то, что холоднова- то. Он коченел. Изредка у него стучали зубы мелкой дробью. Дед чувствовал коленом, как он дрожит, а морозная улыбка на посинев- шем лице пассажира вызывала холодок у де- да на спине. — Окинься дохой, погрейся, — участливо предложил дед, вытаскивая из-под себя доху. Человек благодарно посмотрел на деда, не стал ждать повторения. Из черной собачины выглянул только его -красный нос да глаза. —• Можно ли так-то? — говорил дед. — У нас степя злые — не равно пропадешь. Хорошо день светлый! А, боже улаои, бу- рая! Сгинешь, как пить дать, сгинешь... По- запрошлую зиМу -нашли одного на дороге — замерз, бедняга. Надо быть, в буран угодил. А ведь он дует уй-юй как — свету не вид- но! Ну, Чалко-о, хрен седой! На работу, али так в наши края? — Сродственники у меня тут... в колхо- зе. К ним иду... Заказывали... Ну, и рабо- тать, конечно... —- о некоторой поспешно- стью поело короткой паузы проговорил чело- век. По лицу его скользнула тень замеша- тельства. Видно было, что он не думал над этим вопросом, не готов к ответу. Но старик ничего не заметил. Ему нет де- ла до того, куда идет человек. А опросил его он так, между прочим. Он уже говорил: — Я тут часто езжу, по этой дороге. В город езжу. Жизнь пошла хорошая. В горо- де базар большой, магазины богатые. Езжу: продать есть что, купить есть на что! — он засмеялся, повернувшись к пассажиру, от- крыто, хвастливо, и глаза его, хитрые, до- бродушные, карие, светились лукаво и весе- ло. —Мы— старики — теперь в почете, ста- хановцы мы. Газеты пропечатывают наши портреты. Из города к нам в гости ездиют первейшие работники, гостят у нас по не- скольку дней! Дед любил похвастать, тем более нет опас- ности хвастать перед незнакомым челове- ком. — Каждый раз я беру с собой эту доху, не для себя беру, а для пассажиров — вро- де тебя вот, — потому что сердце у меня хорошее, жалостливое. Наденет этак вот пас- сажир доху, согревается, а я сижу, смотрю. Дело-то доброе. Едем и разговариваем... (А пассажир нынче редкий стал. А пощц-