Сибирские огни, 1938, № 5-6

Вот как дословно выражена эта «оптими- стическая:» лирика: Дорогая, ' В этот нежный вечер Радость Бьет в груди моей ключом. Я сейчас Хочу с тобою встречи, Мой недуг Мне нынче нипочем! • Под окном апрель Звенит капелью, Над столицей ; Жаркий звездный рой... А в душе Здоровое веселье — Я вхожу к друзьям В железный строй. И они,' Приветно улыбаясь, Руки мне по-братски Подают. Позабыв Тяжелую усталость, С ними я шагаю и пою. А и|з памяти встает недаром Все, что я ней сумело 'уцелеть... Думал ли, коода Простецкий парень Этой песней славы Прозвенеть! Несерьезное, поверхностное и неуклюжее стихотворение, которому совершенно необо- снованно автор предопределяет «песней сла- вы прозвенеть». Почему же все-таки славой? Потому, что «радость бьет в груди моей клю- чом » и «мой недуг мне нипочем»? Потому, что, «позабыв тяжелую усталость, с ними я и/агаю и пою»? Что оптимистического в этих заявлениях? Вряд ли автор, работая над этим стихотво- рением, задавал себе такие вопросы. А задать их самому себе он был обязаи. Тогда бы он зачеркнул написанное. «Оптимистической лирике» предшествует стихотворение, посвященное любовным пере- живаниям. Надо писать стихи и на эту тему, поэтизация любовного чувства законна. Но вот как это делает Калашников: Может этих строк тебе не надо? Я ж не написать их не смогу. Черную стрелу твоего взгляда I В памяти на век я берегу. Образ твой, простой и мне желанный, В ореоле золотых кудрей, * Снова вот в полуночи туманной Из-за крымских вижу тополей. * I И теперь не знаю, что мне делать? „ Девушка, родная, научи — Где, какой пеною смелости К сердцу твоему мне взять ключи. Я потов на пытки, на сраженья, Я готов проплыть всю гладь морей! Только б, в молодом своем броженьи, Назвалась ты радостью моей. Невольно сопоставляются кристальные пуш- кинские строки: «Я помню чудное мгно- венье: передо мной явилась ты, как мимолет- ное виденье, как гений чистой красоты»... Чистота, цельность :и молодость любовного чувства в этих пушкинских стихах близка и нам, людям советской эпохи. Прочитав же цитированные выше стихи Калашникова, толь- ко досадуешь: на какие же «пытки» готов автор, с кем он готов «сражаться» за любовь девушки? В обоих цитированных стихотворениях до- статочно примеров небрежности и недостаточ- ной грамотности автора. Невозможно прочесть строчку: «Черную стр'елу твоего взгляда». Нельзя писать: «Из памяти встает недаром все, что в ней сумело уцелеть»... Говорят: вылетело из памяти, воскресло в памяти. Не- уклюже — Встает то, что сумело уцелеть. Что значат строчки: «только б, в молодом сво- ем броженьи, назвалась ты радостью моей»? Как должен представлять читатель это «моло- дое свое броженье»? А ведь писать стихи прежде всего надо так, чтобы у читателя во з - никали яркие и конкретные представления, а не пятнообразный хаос. На любом стихотворении сборника «Моло- j дость» можно показать, что автор не облада- ет тем жизненным опытом и той поэтической культурой, б е з которых невозможно создать I подлинное поэтическое произведение. Вот, Л напр., в~ первом стихотворении «Детство» он Щ наивно рифмует: «С осени, богатой и обиль- 1 ной всячиной» мать «в праздники ходила к ' ворожейке Клячиной». А дальше пишет такие строки: «Беспрерывно вечность дни вела на • плаху. Кто настолько строго осуждать их мог!?» Кто? Кого? И что значит — «настоль- ко строго»? А после этого, заканчивая стихо- творение, автор уверяет: «голосом высоким запеваю я». Самооценка явно некритическая. Наш совет товарищу Калашникову: учиться, учиться и учиться и ни в ком случае не спе- шить с новым изданием стихов. Каза£хстанокое же издательство должно быть более требовательным. Б. Ал. B e w t e r n . •ч | — - ^