Сибирские огни, 1938, № 3-4

иает — случилось что-то, а там пет ничего, один караульный ходит, говорит: — Змей свистел. Змей — оп с крепостных времен живет, с обязательного труда. А при обязательном труде прежпее начальство все старалось к рабочим подыскаться. Лютые были. Вот по- мощник управляющего пемец был. Вецель — его фамилия. По почам бегал, высматривал, драл. Один раз жена рабочего — по фами- лии Кускова — в церковь пришла в синем платье с красной отделкой. Вецель увидел и из себя вышел: — Как смела такого цвета платье посить, в каком его, Вецелева, жепа ходила. Распо- рядился отодрать и Кускову и мужа ее. А был рабочий Федор Иваныч Головкип — Вилагой его згали — ухорез и силач. С од- ним раз поздоровался —- у того рука треспу- ла. Вот и говорит комапде Федор Ивапыч-то: — Я, ребята, отучу Вецеля по ночам бе- гать! Те обрадовалпсь: — А ну, Федька, давай, давай! Вот пошел Федор Иваныч Вецеля карау- лить. Вышел к березе и встал. Сам в тулу- пе, лицо — в воротник. Ночь выдалась тем- пая, осенняя. Ждет. Бежит Вецель с фаб- ричпой лостппцы. Только с последпей сту- пеньки соскочил — тут его Федор Ивапыч сгреб сразу. И потащил па плотипу, где был мост, а потом па малепький мостик. Вецель вопит: — Федька, брось! Федор Иваныч пе отвечает. Лица не ви- дать. Вецель думает: — Батюшки, кто же это?... Сила будто Федькипа, да разве бы оп посмел?... А Вилага все тащит молчком. Вецель взмолился: — Федепька, брось, подтипу денег дам! Тот стиснул его под мышками-то, ребра у Вецеля затрещали, подпял да окунул в во- ду. Вецель думал: смерть пришла. А Вилага вытащил его да опять... И в третий раз ис- купал. Положил па мостик, ушел, будто его и пе было. Вецель па утро собрал комапду, давай рас- сказывать: — Дьявол меня тащил, как в тиски за- жал, ребра болят! Я думал — Федька, гово- рю: «Федька, брось». Нет, не он, — тот бы разве посмел? Вага русский дьявол мепя та- щил, в воде купал. И с тех пор только днями к рабочим поды- скивался — кого бы выдрать, — а ночами бегать не стал. А были у них на фабрике судари. Чин та- кой был, звался — сударь. Вот стал заместо Вецеля сударь одип по почам бегать. Так ему что Федор Иваныч-то сотворил... Бадоги бы- ли — двухаршинные дрова, кругляши- Ои возьми да и наклади кругляшей-бадогов на лостпицу. А сударю-то в темноте ничего не видно — оп с первой ступеньки как загре- мит, и башку разбил. А начальство еще больше лютело. Дерут— спасу нет! Вот какие случаи бывали. Двое фабричных — Секисов с Тычкиным — уголь, возили. Весной недокорм был, дороги развез- ло. Секисов и говорит сударю: — Сударь, дороги плохи, лошади некорм- лепы, не можем возить! И заболел. Отдает богу душу. Сударь об'являет: — Я сам поеду, покажу вам, лодырям, как робить падо! Едет и берет с собой вместо Секпсова его ягепу. Тычкин тоже поехал. Едут. Лошади встали. Ни взад, ни вперед. Тычкип говорит: — Сударь, вы молитву знаете, чтобы ло- шади пошли? — Нет, пе зпаю. — А я зпаю! — Давай, молитву читай. — Прочесть — отчего пе прочесть, толь- ко лошадей распречь надо. Распрягли. Тычкин читает — вроде и&- дитву: — Качай камчатку, бобры за пазуху, хлесь да хлобысь, падай в землю. А сударю и оекисовой бабе Тычкин ока- зал, что как оп до этого слова — «падай • землю» — дойдет, чтобы опи падали и ле- жали так, пока он три раза молитву не про- читает. Ну, опи лежали в грязи посами. Ло- шади отдохнули немного, поели. Тычкип сел верхом и был таков. Убежал. Сударю за это, ох, попало от главного на- чальства! А у секисовой жены вроде помра- чение получилось. Была она баба с простин- кой, недовольная умом. Домой верпулась, ужипать садятся, — молитву надо читать. Она встала к иконам и читает: «Качай камчатку, бобры за пазуху, хлесь' да хлобысь, падай в землю»... Драли ее, Секисову, за такую молитву, ре- бенка она скинула. А Тычкин убежал на Змеиногорский тракт. Спасался долго — взять пе могли. Потом уж казаки поймали, привели в фабрику.