Сибирские огни, 1938, № 3-4

вались к смертной казпи заочпо, старице Ан- не смертная казпь заменялась сожжением в деревянном срубе вместе с заговорными письмами и волховскими травами. — Начинай! — махнул палачу ДапилоПо- лянский. Караульпые казаки толкпули на помост подвернувшегося первым горбуна. Помощни- ки палача быстро потащили его к плахе. Горбун закричал, по Гуща метнул его на ко- лени. Горбун смолк. Гуща махнул широким топором. — Проститься не дают, — зашумели в толпе. — Пусть с миром прощаются. Гуща, нать твою... Успеете головы порубить. Вторым казнили Ваську Леденева. Он по- клонился на четыре стороны, молча постоял, наклонив па бок голову, как бы к чему-то прислушиваясь, и, пе сказав ни слова, поша- тываясь, подошел к плахе. — Простите, православные, — прохрипел Васька Пермяков. — Воеводам да боярам на- до было-бы рубить головы, а не нам, бедно- те. Ты, косой чорт, — повернулся он к По- тапову, — ныне нашу кровь... Пермячонка схватили, он кричал, кусался, катался по помосту, отбиваясь ногами. Гу- ща ударил его по голове обухом и полумерт- вого бросил на плаху. Толпа снова заволновалась, закричали женщины, в частокол полетели камни. Ка- зацкий караул поднял пищали, а конные ка- йаки повернули лошадей на толпу. — Кидай нового, — скомандовал Пога- нов. — Нового увидят — замолчат. На помосте показался однорукий звонарь Михайло Ремез. Толпа успокоилась. Звонарь не двигался с места. — Прощайся, — пробурчал Гуща, но зво- нарь ничего не слышал и не видел. Гуща легонько повернул звонаря и,. подталкивая в спину, довел его до плахи. Сумасшедший Петька Дериглазов смеялся, щелкал языком и скакал на одной ноге по помосту. — Идем, — взял его за руку Гуща. — На том свете поиграешь. Петька покорно запрыгал на одной ноге за палачом. Ивашка Шурыга твердо прошел на середи- ну помоста и медленно перекрестился на во- сток. — Простите, православные! — поклонил- ся Шурыга. — Не довелось старому казаку в бою умереть, пришлось умирать на плахе. Суд неправедный! Гуща схватил Шурыгу за руку. — Сам пойду. — Шурыга выдернул руку и медленно зашагал к плахе. Последним казнили Якуню. С высокого по- моста, через зубья частокола он увидел зна- комый отцовский крест в кустах цветущей боярки. — Здесь же, рядом, — подумал кузнец. — Прощайся! — поторопил палач. Якуня взглянул на толпу. Она была без- ликой и смутной. — Может там Иринка, — мелькнуло в го- лове. Якуня вспомнил, что Иринка не при- шла накануне проститься, когда приходили к смертникам прощаться лсены, дети и родни- ки. — Ирипка! — неожиданно крикнул Яку- ня, голос показался чужим. — Ирипница, — повторил оп и закашлялся. Толпа притихла. Кто-то протяжпо крик- нул: — Нетути! — Прощайте! — проговорил кузнец. — Прощайте! — голос сорвался. Якуня взглянул на крест, ветряки, белую накипь цветов боярышпика и белые облака. Белые облака были последнее, что видел кузпец. Казнь кончилась. Поп Макарий с крестом и дребезжащим кадилом обходил открытые мо- гилы, на дне которых желтели измазанные кровыо новые колоды. Над каждой могилой он торопливо читал молитву, скупо кадил и бросал горсть сухой земли. Ирина осунулась и пожелтела. По совету Секлетеи она многократно служила панихи- ды п подавала милостыню за мужа и бун- товских главарей, но покойники попрежпему продолжали сниться. Сны были недобрые и страшные. Снились безголовые тела, пляшу- щие головы, разные скоморошеские личины и зверье. Днями Иринку мучила тоска и преследовал страх. После казни Якуни она из Кузнечной слободки перебралась к Секлетее и жила в постоянной тревоге, что откроется ее под- собка в выдаче бунтовских главарей. Но про- ходили дни — Ирину никто не подозревал. Кузнецкие женки приносили гостинцы; куз- нецы и кой-кто из посадских жильцов пред- лагали займы и подмогу. Все дивились ирин- киной вдовьей тоске. Не приходил только Савва. Иринка не- сколько раз засылала на хмелевский двор просвирню, Савва обещался быть, но не по- казывался в знакомой светелке. — Сердцу неугода, душе неохота, — по-