Сибирские огни, 1938, № 3-4

Толпа хохотала и хлопала в ладоши. Даже озабоченные купцы улыбались в нечесаные бороды. Осада городка затянулась. Над Еавой про- летали вереницы крикливых гусиных стай. Обнажились черпые заплаты нив. Распусти- лись пушистые вербы. На березах набухли почки. Прилетели домовитые скворцы и, вы- селив из дуплянок беспокойных крикунов- воробьишек, домовито занялись очисткой гнезда. Воробьи пе были в обиде; они весело прыгали около проталинок и радовались ве- сеннему солнышку. Ребятишки кидали в во- робьев грязными комьями липкого снега. Воевода нопрежнему сидел в кремле. Мед- ные жерла пушек попрежнему щурились из бойниц на грязпый пустырь и кривые улицы большого города. Десять раз подступали бун- товщики к стенам кремля и каждый раз от- ступали под картечпым градом. С каждым но- вым приступом редели ряды восставших. Крестьяне в одиночку и толпами уходили из городка. Их манили оставленные поля. Кавские жильцы, кто пахал пашню, вздыха- ли и молились о прекращении смуты. Им то- же пора была ехать на хлебонашественные ааимки, но боязнь за свои домишки держала их в городе. Зажиточные кавские казаки давно были рады перебежать к воеводе в кремль и только страх, что воры побьют их родников, пограбят дворы и добро, удержи- вал их. Бездворовые казаки колебались, но и они видели, что сила на стороне воеводы, а впереди их ожидали плети да батоги за смутное дело и утратные слова. Зажиточные казаки запели другие песни. —< Плетыо обуха не перешибешь, — го- ворили они, подсовывая бездворовым жбаны с брагой. — Воевода за крепкой стеной, а вы в чистом поле с голытьбой. Что шумите, головой в петлю лезете? После смуты теперь беспременно Косого государь на Каве не оставит, а погонит воеводить в другой го- родок. Они были правы. Сибирский приказ в та- ких случаях учинял розыск, а севшего в осаду вооводу переводил в другой город, ес- ли за ним не числилось особо тяжких пре- ступлений против казны. Стойко держались только ссылочные из пашенных крестьян (им грозила смертная казнь или ссылка), кое-кто из кавских жиль- цов, гулящие, кузнецы и бездворовые каза- ки, посланные за разные вины на службу в сибирские городки. Они готовы были выкурить воеводу и его ушников, — поджечь малый острожек, но на поджог решались немногие, те, кто держал- ся умрихинской стороны, ибо пожар кремля мог превратиться в пожар всего Кавского го- родка. В Верхнем острожке дела с самого начала пошли плохо. Приказчик Васька Жернаков скривил, переметнулся на воеводскую сторо- ну и потянул за собой казаков, а бунтовских крестьян не допускал близко к острогу. Стихла смута и по деревням. Пашенные мужики брались за сохи и бороны. — Саввушка! Савва, прикурну-вший на солпцепеке, от- крыл глаза и удивленно вскочил на ноги. Перед ним стояла Секлетея с неизменным псалтырем. — Откуда пожаловала, старая ворона? — удивился Савва. Секлетея поправила на голове платок и, оглядевшись по сторонам, спокойно прогово- рила: — Залетела ворона в царские хоромы. Мое дело сторопа. Две собаки дерутся, а я посредине со своим псалтирем. По убиенному псалтири пришла читать. Филипп Крапивин преставился, царство ему небесное, — Се- клетея перекрестилась. Савва вспомнил, что накануне скончался раненый пулей старинный кавский казак Филипп Крапивин и на духу перед смертью завещал позвать читать псалтырь по себе Секлетею, к которой, как говорят, хаживал в давние времена. — Теперь твой черед через пали ла- зить, — усмехнулся Савва, — а раньше-то Филипп к тебе через заплот перемахивал. Секлетея потупилась и вздохнула. — Сразу воры-то тебя пропустили? — справился, помолчав, Савва. — С божественной книгой везде мне путь широкий. Как вашим ворам крикнули со сте- ны: «шлите-де Секлетею по Фильке книгу читать», — они сразу мне весть далп. Во- ровской-то попишка Никитка, сам-то он ра- зумом слаб, шатающ, видно, но научению атамана своего Мишки Умрихина досматри- вать мне наказывал. А я ему в ответ: «Сле- пая-де я, куда мне глазами щупать». — Хитрецы тоже, — усмехнулся Савва. —• Каменное сердце у тебя, Саввушка, — начала Секлетея. — Сколько времени раз- говариваем, а ты о своем дворе не спросишь, живы ли твои родники. — Вчера были живы, а сегодня ты ска- жешь. — Осажденные через перебежчиков