Сибирские огни, 1938, № 3-4

яли собаки и гоготал чем-то обеспокоенный одинокий гусь. 16. Савва сбежал с высокого крыльца при- казной избы. Голубоватый нетронутый снег искрился на солнце и слепил глаза. Савва довольно жмурился, шагая по хру- сткому насту. Его радовал солнечный день, милость и похвала воеводы и родной, знако- мый городок. Голодные деревни остались за острожными стенами. Башни с бойницами говорили о надежной защите. Воевода на- мекнул о новой скорой службе. Новая служба беспокоила Савву. — Только бы пе по хлеб ехать, — ду- мал он. —• Худая служба. У Никольских ворот Савву нагнал запы- хавшийся ямской староста Ларя Путинцев. Он всегда спешил, ходил в припрыжку, за что прозывался «Воробушком». Он первым узнавал новости и разносил их по город- ским знакомым. — Кузька Баландин сказывал мне, — скороговорил Ларя, — Степан-то Синбирцев, остяками стреляный, жив оказался. Видал Степана-то? — Видал, в Верхний острожек пришел, там и видел. После смуты лыжным ходом в Верхний острожек пришел. Худой, тощий, в чем душа только держится. — Диво, верной смерти избег, — удивил- ся Ларя. — А Ваську-то Пермяченка-хри- стопродавца видел? — Тоже в Верхнем острожке в крепях сидит, — терпеливо рассказывал Савва, зная прилипчивость Лари Путинцева. — Ко- гда Озерную остяки погромили, Васька с ба- бой-остяткой в орду ушел, а когда орда ду- хом опала да побежала, он в Озерную при- шел; тут его в колодки и взяли. — С бабой или одного? — Вместе с бабой. — По сем бью челом, Саввушка! На тор- говую площадь побегу, — засуетился Ларя. Миновав обсаженные елками городские проруби, Савва направился к церкви. Там толпились нищие, поздние богомольцы и брыкались крестьянские клячи, привязан- ные к коновязям. Три кривых улицы ям- щичьих дворов с пустырями огородов, тем- ными избами, пригонами для скота и высо- кими стогами сена замыкались частокольем, утонувшим в сугробах снега. За частоколь- ем маячил ровный молодой березняк с оди- нокими медноствольными соснами. Савва нерешительно поднялся в церков- ные сени и остаиошлш иефед бшыним по- лотном «Страшного суда», писанным кав- ским казаком Кузьмой Краской по заказу ямских охотников. Черные черти с длинными хвостами и ро- гами, похожими на печные ухваты, пытали многочисленных грешников. На переднем плане, в клубах черного дыма, большой чорт, рыгающий суриком, усаживал больше- голового грешника в круглый, желтый ко- тел с черной жидкостью. Лицо грешника бы- ло радостно, а глаза мучителя-чорт^ свети- лись скорбью. В правом углу картины из серых, грязных, кудлатых облаков спускал- ся черный крюк, на котором был подвешен за язык грешник в синем кафтапе. У греш- ника па голове крепко держалась высокая шапка, а из-под кафтана выглядывали то- ненькие паучьи ножки. — Чудо! Ноги, как у таракана, надо быть в могиле высохли, — решил Савва,- — На- до спросить Краску, за какие вины повеси- ли его за язык. По обличью из подьячих, кафтан справный. Истинно подьячий, — убеждался он. — За напрасные поклепы и многие ябеды, надо быть, эти муки терпит. Савва почувствовал, что кто-то теребит его сзади за кушак. — Иринница! — удивился он. — Как здравствуешь, соколик? — после непродолжительного, но томительного молча- ния осведомилась Ирина. — Слава богу. С первозимовья в четские деревни ездил, позавчерась в городок вер- нулся, — отозвался Савва и потом, замина- ясь, добавил: — Слыхал я от людей — за Якуньку-кузнеца замуж вышла и в Кузницы на житье перешла?! Ирина вспыхнула. — В добрый час, — пожелал Савва, — кузпец Якунько знатный. — Тебе ли, Саввушка, надсмехаться! — Ирина заплакала и, круто повернувшись, по- бежала из сеней. Савва, расталкивая нищих и богомольцев, зашагал к дверям. Ирину он нашел в глубине оградки у ал- тарной стены. — Полно, чем я тебя обидел? — начал Савва. Ирина подняла заплаканное лицо и, поры- висто ухватившись за рукав саввиной шу- бы, долго, не мигая, смотрела на потупив- шегося Савву. — Тяжко мне, Саввушка! Всякую обиду твою за ласку почитать буду. Плачу я от худой горемычной своей доли, горя-зло- щастья, — торопливо шептала Ирина. —