Сибирские огни, 1938, № 3-4

ня вытолкал на дорогу и вслед ему бросил поломанный ключ. — Здоров ли ты, внучек? — часто спра- шивал слепой Якушко. — Где болит? Мо- жет кто по ветру пустил? Народ теперь по- шел злой, а в Сибири — на отличку, зверь- люди и в волхитстве и шаманстве много горазды. Порча травами или словами им за обычай. Якуня молчал. Стоило ли слепому-старику рассказывать, что его внук крепко полюбил и что безрадостна его любовь!? 13. Под новый год 1 умер Малушко. С утра оп сидел на завалинке и любовал- ся па желтую медь тальниковых кустов. Над его головой в холодном, прозрачном небе скользили цепочки гусипых стай, курлыкали журавли и нависали кудрявые белые облака. К полудню Малушке стало худо: давило сердце и в груди спирало дыхание. Он пос- лал за духовником в городок, а сам, с тру- дом обрядившись в чистую рубаху, зажег перед образами три желтых свечки и лег на высокую перипу под заячье одеяло. Для снятия свечного пагара Малушко призвал Артюшку, домашним запретил беспокоить его до прихода попа. — Помирать собрался? — осведомился Артюшка, пробуя языком свечные ножницы. — Помирать... — Много жил? — Дивно... Счет потерял... А ты, Арте- мий, помолчи, я, может, подремлю. В вечеру Корела на длинных дрогах при- вез черного попа и Секлетею с толстым псалтырем, завернутым б цветной платок. — Жив? — деловито справился, поп у встретившего их на крыльце Ромчи. Ромча махнул рукой. — Живехонек. — И что с ним приключилось? — пропе- ла Секлетея. — Жисть наша!.. Ромча покосился сначала на Секлетею, потом оглядел завернутый в платок псал- тырь и, обращаясь к попу, проговорил: — С утра квас хлебал, а теперь на одре лежит. Однако по-пустому волоклись, окле- мается. — Исповедь не мешает и здоровому му- жу, — наставительно заметил поп, — пе токмо болящему. — Прежни-то годы но охот- ник он бывал до поста и исповеди, как мно- гие люди здешней украины. 1 В XVII ст. новый год исчислялся с 1 сен- тября. Попа пропустили в малушкину горницу, а. задремавшего Артюшку выгнали оттуда. . В темных сенцах перед плотно запертой дверью горницы собралась вся заимка. Впе- реди наготове стоял Ромча, держась одной рукой за ушко ременной скобы. Он время от времени оборачивался и, как сердитый гу- сак, шипел па баб, притащивших сюда для прощанья с Малушкой малолетних и груд- ных ребят. — Артюшка! — позвал Ромча, оглядывая плотную толпу. — Ау! — откликнулся во весь голос Ар- тюшка, ковырявший в пазу свечпыми нож- ницами мох. — Сураз... — зашипел Ромча. — Ты что заблудился, пасть-то разинул? Как там де- душка? — Лелсит. — Знамо лежит, а пе пляшет. Стонет оп„ или что говорит? — Говорит. — Сказывай, что говорит? Вот пень. — Сказку мне сказывал про пока Кмелю. Ромча дал Артюшке плюху, Артюшка вы- ронил свечные ножницы и слезливо за- швыркал носом. Скрипнула дверь. Священник, блеснув се- ребряной епитрахилью, торопливо шепнул: — Идите прощаться. Ромча, Иван и Савва вошли первые и остановились перед кроватью, за ними дви- нулись остальпые домочадцы. — Прощаться будем, — голос Малушкиг звучал весело. — Ты, Ромча, не обижай, бе- реги детей, а вы почитайте родителя. За- ручная память у Параскевы Пятницы за пре- столом лежит. Батя знает. Другой список в монастыре — у Синесия. Ты,' Ромча, не- гневайся па мепя, обошел я тебя маиенько, да у тебя своего добра хватает. — Савву не держи. Понял? — Ромча по- клонился. — Пусть мир посмотрит, а он — широкий. Малушко повернулся к Савве: — Бог благословит тебя, Саввушка. Кре- пи хмелевский корень на сибирской земле... — Меня же схороните на старом кладби- ще, где первых казаков хоронили. Выбери- те место пригожее. Саблю имянную да пи- щаль со мной положите, чтобы там мне на казака походить. Ну... подходите теперь про- щаться. За хозяевами двипулись домочадцы, снача- ла мужики, затем плачущие бабы с детьми. Корела разрыдался.