Сибирские огни, 1938, № 3-4

выскочил на крыльцо и трясущимися руками отвязал повод. Жеребец заржал. — Саввушка! Родимый! Савва вскочил в седло и натянул поводья. Перед вздернутой мордой жеребца он увидел поднятые руки Иринки. — Саввушка! Савва подтянулся в седле и, встретившись с испуганным 'взглядом Иринки, ударил ее плетыо. — Ах, разбойпик! — крикнула на крыль- це Секлетея. Распугивая купавшихся в пыли куриц, Савва вихрем понесся по безлюдному пере- улку. Ирина, шатаясь, подошла к палисадпику и, вздрагивая всем телом, склонилась на узорную ограду под кустом рябины. Секле- тея, проводив глазами скачущего Савву до своротка улицы, не торопясь присела на верхнюю ступепьку крыльца. — Куда угодил плеткой-то? — полюбо- пытствовала опа. Ирина молчала. На крыльце показался кузнец. Удивлеппо тряхнув копной русых мелких кудрей, он остановился у порога и недоумевающе смот- рел на плачущую Ирину. Секлетея, охая, поднялась и, сердито стукнув витым кольцом, плотно захлоппула сенную дверь. Секлетея с самого начала не одобряла дружбу Иринки с кузнецом Якуней, внуком кузнечного и бропного мастера Якушки, по- сланного по указу царя на Каву с тридцатью товарищами для устроения железных заво- дов и кузнечного и бронпого изделия. Старик Якушко, попавший на Каву не в молодых годах, от кузнечного огня, сажи да копоти давно ослеп, от костной болезни обезножил и стал негоден к тяжелой кузнечной рабо- те. Но он научил внука грамоте и передал ему многие тайны кузнечного, бронного и оружейного дела. Якуня в мастерстве опередил деда. Ножи, рогатины, пики, кривые казацкие сабли, за- каленные руками Якуни, были известны не только в Кавском городке, но и пользовались доброй славой по другим городкам. Еще боль- шую славу приобрели хитрые замки с хоро- номсработанные молодым кузнецом. Замки якунпиского изделия висели на дверях лавок гостиного двора, папертях церквей, государе- вых, купеческих и жилецких амбарах. Если служилые одобряли Якуню 8а добрые клинки, хорошую насечку и правильную на- 1 Хоро -Н — в данном случае секрет. резку пищалей, а гости, целовальники, за- житочные люди — за крепкие и хитрые зам- ки, оберегающие их добро, товары и разные статьишки от лихой руки, то жшгецкие девки и бабы любили русоголового кузнеца за его проникающий в душу голос и грустные песни. Якуня не умел играть веселых песен. Многие знакомцы удивлялись, что весельчак, насмешник и хохотун, кузнец поет только жалобные песни. — Играть бы тебе, Якуня, веселые пес- ни, — не раз говаривали любители пения, — первым бы ты гостем на любой свадьбе был. Через свой сладкий голос легкий хлеб при- обрел бы, а то коптишься в кузне. — Скоморохом быть небольшая честь, — хмурился на такие речи Якуня. Нередко бросив в темный угол молоток с клещами, он на целый день уходил в слободский кабак. Якуню манило не только випо и хмель, а многолюдье и оживление, откровенные раз- говоры и многие вести, что приносили с со- бой проходящие люди со всех концов Руси, из сибирских городков и даже с далеких ино- земных рубежей. Якуня сиживал -на кабацкой лавке плечом к плечу за одним ковшом с теми, кто бунто- вал па Москве против царя и бояр, кто ха- живал в Турецкую землю и тайными тропа- ми бегал от приставов на Литовский рубеж. С волнением слушал он рассказы о далеких вольных украинах, где нет бояр, вотчин, холопской кабалы и крестьянской неволи. Ви- дал он разбойных атаманов и эсаулов, кто на узких дорогах сбивает купеческие обозы, казенную кладь и боярское добро. Прислушиваясь к их тайному воровскому языку, он долго не мог уразуметь, что «во- ром» прозывается «купец», «купцом» — «вор», «кривцами»—«деньги», «клопами»— «бояре» и «жеребцами» — «попы». Нрав у Якуни был гордый и неспокойный, в кулачных боях между посадскими и кузне- цами он считался первым зачинщиком и смутьяном. Но неожиданно на виду у всех переменился кузнец: перестал петь песни, забыл дорогу в слободский кабак, не задирал- ся с слободскими парнями. Как сыч сидел он целыми днями в темной кузне и неизвестно чего там колдовал. На заказчиков Якуня глядел, как на кров- ных врагов, и никому не обещал скорой справы заказа. Сторожа приказной избы хро- моногого Губу, приковылявшего за городовым ключом, отданным в починку еще в мясоед, за ругань и угрозу жаловаться воеводе Яку-