Сибирские огни, 1938, № 3-4

Иван Андреевич согнулся над столом и продолжал совсем тихо, будто прислуши- ваясь к своей мысли: — Бывало, уйдешь верст за семьсот, за восемьсот... наймешься к хозяину и пойдешь в запряжку. С зари до зари. Стоишь в раз- резе на коленях... до того достоишь, что с непривычки кровяные мозоли по коленям-то пойдут. Небось, не для моды широкие шаро- вары были, — вдруг усмехнулся старик. — А на стан придешь, — руки, что берестя- ные, рубашка от поту соленого коробом. По- дойдешь к кошо, а он протянет морду и да- вай лизать... соль-то... В барак зайдешь, ля- жешь на топчан, задерешь ноги кверху и орешь во всю глотку. До того больно. Старик поднял глаза на Парфепа: — А помнишь, сколь домой приносил с этой каторги? Войдешь в избенку, — она вся с крышей в эту комнату влезет, — взгля- нешь на вас, на Пашу-покойницу, да и ся- дешь, ни слова не сказав, к столу. Эх! И до- ма не жизнь, и у хозяев—смерть. А тут опять вольные горокопы из тайги выползут к Миро- нову, кабатчику. Увидишь у иного золотишко, послушаешь побасок ихних... Помню и сей- час одну... будто дошел каким-то манером горокоп один до Питера, до самого царя, — Александр тогда был, другой ли кто, — и бух ему в ноги. Так и так, говорит, дозволь- те про старательскую жизнь доложить. Ну, доложил честь-честью, а потом по секрету и добавил: есть, дескать, в Сибири река такая, что золота в ней па дне, как гальки. И река та не белая, как все, а желтая. От золота, значит. Только дороги к тому золоту нет и найти без знающих людей ту реку невоз- можно. Поверил царь, не поверил, а только велел главному министру найти самолучше- го инженера, не лсулика, и с тем горокопом в Сибирь отправить. И чтобы речку ту найти обязательно и отдать ее всю старателям за жизнь их горемычную... Старик увидел, как переглянулись сы- новья, и запнулся: — Насчет царя-то? Зря, конечно. Волк овцу не пожалеет. Да из песни слова не вы- кинешь. Верили тогда горокопы. Да и правду говорит Маркелыч, что в те поры нашему брату только и оставалось, что сказкам ве- рить. Не верь я, — не дожил бы до нынеш- него. — Ну, а что инженер с горокопом? — перебил Вася. — Говорят, нашли. Долго ли, коротко ли ходили, а нашли. Сняли все планы до тонко- сти, запечатали печатью царской и отправи- лись в обратную. Только недалеко ушли. До- брались до первого промышленника, да и про- дались ему оба с потрохами и с планами. — Вот это на правду похоже! — рассме- ялся Парфен. — Да-а!.. Вот и искали горокопы эту ре- ку без всяких планов. Где только не искали! Наслушаешься таких-то разговоров, да и двинешь сам в тайгу. Только уж не к хозяи- ну, а хищником. Без малого двепадцать годов я хищничал. Эх! Вспомнить только! В Ени- сейской тайге был, на Саянах был, на Ябло- новых горах был, по Амуру-реке был... Вез- де был! И летом и зимой. Мороз в сорок градусов, до зимовья полсотни верст, а у тебя за спипой мешок пуда на два. Идешь- идешь, устанешь, погрызешь мерзлых суха- рей, — топором разбивать надо было, — да и ляжешь в снег. Умереть, кажется, легче было. Да нет —• живуч горокоп! А в дождь? А в жару? И всегда ты — как зверь затрав- ленный. По сопкам казаки рыщут. Тем и жи- ли, что нашего брата, горбачей, как куропа- ток, выслеживали. За хищника не спросят. Да и пе найдут. Иван Андреевич остановился, словно при- давленный тяжелой бродяжьей котомкой прошлого. — Помнишь, Парфен, годов пять, однако, назад ты мне о колхозе втолковывал. А я по- перек. На привычку сваливал. Тайга, дескать, манит. Она, конечно, манит... А главного я все-таки не сказал. Не верил я. Людям не верил. Да и сейчас, скажу по совести, ча- стенько сомнение берет. Эх! Привык только сам на себя надеяться. Привык на золото, на счастливый фарт судьбу рассчитывать. Никто, дескать, всерьез помогать не будет. На ту же тропку и вас вывести думал. Авось пофартит. А уж это навсегда, на весь век. Двенадцать лет этих — в жизнь не забу- дешь! Научили. Были, правда, и у нас ар- тели — человека два или три. Не больше. Да и то которые друг дружку знали до серд- ца. Но, бывало, и в такой артели оторопь возьмет, как до хорошего золота добьешься. Рысь снаружи пестра, а человек изнутри. Поди, разбери его! Да если и без этого, — так ведь два-три человека. Для себя. А для других?.. Старик вдруг потемнел и дернулся. Встал из-за стола, пошатываясь, прошелся к две- ри. И снова сел. — Было один раз. Трое нас хищничало. Свои все. Дружные. Промаялись месяца три, проелись и пошли к другому ручью. К жилью ближе. А по дороге зимовье. И в нем коре- ец какой-то. Видать, с золотишком. Ну, хо- рошо. Сидим так, вечеряем. Ребята мои пет-