Сибирские огни, 1938, № 3-4

Я жду не слез, не скорби от друзей, Но одобрительной улыбки! В этих словах сказалась несгибаемая воля декабриста, но в урезанном произведении это заключение звучало не так убедительно и главное — абстрактно. Внук декабриста, Вадим Владимирович, сде- лал попытку устранить «исправления» и по- слал в редакцию одного журнала более пол- ный текст этого произведения, сопроводив его об'яснителыгым письмом: «Посылаю Вам в сокращенном виде «Думу». Это стихотворе- ние было написано им (т. е. В. Ф. Раев- ским) экспромтом ж действительно в минуту предсмертных страданий, 'следовательно, от него трудно ожидать особенной сти- листической красоты, за /то внутреннее со- держание стихотворения соответствует пред- мету». 27 Письмо заканчивается просьбой напечатать «Думу», но она, по неизвестным для нас при- чинам, не была напечатана. Приводим ее по списку внука Раевского. ПРЕДСМЕРТНАЯ ДУМА Меня жалеть? О, люди, Ваше ль дело? Не Вами мне назначено страдать. Моя болезнь, разрушенное тело — Есть жизни след, душевных сил начать. Когда я был младенцем в колыбели, Кто жизни план моей вершил, Тог волю, мысль, призвав к высокой целя, У юноши надменного развил. Среди молений и проклятий, Средь скопища пирующих рабов, Под гулами убийственных громов И стонами в крови лежащих братий, — Я встретил жизнь, взошла заря моя. Тогда я не горел к высокому любовью, Великих тайн постигнуть не желал, Не жал руки гонимому украдкой И золотой надежды сладкой Жильцу темницы не вливал. Но для меня свет свыше просиял! И все, что мне казалося загадкой, Упрек людей болезненно сказал... Тогда пришла пора безмолвного страданья, Но что ж? Страданья сладки мне, когда любовь им мать И я за целый век безумного веселья Мгновенья скорбного не соглашусь о т д а т ь . Не для себя я в этом мире жил И людям жизнь я щедро раздарил, Не злата их, я ждал одной улыбки. И что же? Как парий встретил я — Везде одни бледнеющие лица. И друг и брат не смог узнать меня. Но для меня блистал прекрасный луч денницы, Как для других людей: Я вопрошал у совести моей мою вину — Она молчала... и светлая заря в душе моей сияла. И помню я моих судей, Их смех насильственный, их лица, Мрачнее стен моей темницы, И их значительный вопрос: «Ты людям славы зов мятежный, Твой ранний блеск, твои надежды И жизнь цветущую принес... Что же люди?» «Когда гром грянул над тобою Где были братья и друзья? Раздался ль внятно за тебя Их голос смелый под грозою?» «Нет, их раскрашенные лица И в счастьи гордое чело При слове «казни и темницы» — Могильной краской повело» И что же от пламенных страстей, Надежд, возвышенных желаний, Мольбы и набожных мечтаний В душе измученной моей Осталось? Познанье верное людей, Жизнь без желаний, без страстей, Все та же воля, как закон, Давно прошедшего забвенье И пред могилой тихий сон. Но добродетель! Где же непрочный Гордый храм, твои жрецы, Твои поклонники-слепцы С обетом жизни непорочной? Где мой кумир и где моя Обетованная земля? Где труд тяжелый, но бесплодный? Он для людей давно пропал, Его никто не записал. И человек к груди холодной Тебя как друга не прижал.