Сибирские огни, 1938, № 3-4

А когда по небосклону Звезды занялись, К пограничнику с кордона Всадники неслись. Не надо удивляться поразительному сю- жетному сходству стихов о пограничном коне у этих двух цитированных поэтов. У погра- ничников очень нередки случаи, когда конь обнаруживает врага. А. Куликов в своей книжке «Граница», со слов пограничника, рассказывает о таком опыте с конем: «Спрятался боец в стог. Другой мимо по- ехал. Метров пятнадцать не доезжая до сто- га, Лебедь насторожился. Поравнялся боец со стогом, конь — стоп, ни с места. Уши под- жимает. Ну, яспо, учуял. Был бы это нару- шитель — точка». Конь всегда был поэтической темой рус- ской литературы. Вспомним «Песнь о вещем Олеге» или «Что ты ржешь, мой конь рети- вый» А. С. Пушкина. В песне о вещем Олеге владелец коня, т. е. Олег, принимает смерть «от коня своего». В стихотворении: «Что ты ржешь, мой конь ретивый» копь предчув- ствует гибель своего друга-хозяина: От того я ржу, что в поле Улс не долго мне гулить, Проживать в красне и в холе, Светлой сбруей щеголять; Что уж скоро враг суровый Сбрую всю мою возьмет, И серебряны подковы С легких пог моих сдерет; От того мой дух и ноет, Что на/место чапрака Кожей оп твоей покроет Мне вспотевшие бока. В данном примере песней о коне человек выразил свои печальные думы, предчувствие своей гибели. Эта печаль выражена глубоко поэтически. У советского пограничника, у сына жизне- радостного свободного советского народа, бод- рые думы, радостные песни. И если сами пограничники слагают песни о своих друзьях- конях, то, надо полагать, они не мало сокро- венных дум вверяют этим своим друзьям. Но наши поэты еще не уловили глубины этих дум, не опоэтизировали их. Между тем рус- ская поэзия имеет прекрасные примеры по- этизации отважного коня и его гордости своим «могучим седоком». Например, у А. С. Пушкина в «Полтаве»: Идет. Ему коня подводят. Ретив и смирен верный конь. Почуя роковой огонь, Дрожит. Глазами косо водит М мчится в прахе боевом, Гордясь могучим седоком. Любая тема, за которую берется прозаик или поэт, требует эмоционального углубле- ния, ибо только эмоциональная глубина мо- жет взволновать чувства читателя, а не сухой репортажный перечень пограничных инцидентов. Стихи и проза наших новоси- бирских литераторов, к сожалению, очень часто ограничиваются регистрацией количе- ства задержанных диверсантов и шпионов, не раскрывая чувства ненависти красного бойца к врагу, ненависти к строю эксплуа- тации и нищеты, ненависти к кровавому фа- шизму. Примером бесстрастности может служить следующее место из очерка А. Куликова «По- гранзастава»: «Огонь вели перекрестный, чтобы отрезать отступление: нарушителя надо взять живым. — Выходи, все равно не уйдешь! За камнями молчание. Еще два раза про- пели над бойцами пули. Громкое ругатель- ство послышалось в камнях. Вышли двое с поднятыми руками, пошли к пограничникам. — Ложись! Связали. — Еще кто есть? Говори! Молчат. — Ну? — Никого больше нет. Двое было. — Врешь! — Чего врать... Поди, посмотри сам. Друзья переглянулись. Улыбнулись: экие дураки, на какую удочку думают взять по- граничников... — Огонь! Пули взвизгнули по камням. Связанный че- ловек хрипло сказал: — Захар там еще... — Эй, Захар, — кричат пограничники.— Выходи! Довольно лежать! Из ямы за камнями вылезает здоровенная, с черной бородой фигура. За ней еще. Под- няв руки, идут к пограничникам. — Два Захара вместо одного. Итого — четыре Захара, — говорит один из бойцов, держа на мушке подходящих нарушителей. Связали и этих. — Нету больше, — бурчит черноборо- дый. — Ловко забрали, не дали опомниться. Ежели бы не перекосило патрон, — не сда- лись бы. Пограничник осторожно, прячась sa как-