Сибирские огни, 1938, № 2

ки — вот вынырнет Лронька — -.тих -был и удал парень, сухим из беды выходил — не дождались: не выпрыгнул» из реет ни Проьгька, ни Сокол. Нырнули — и поминай, как звали. Волосы рвал на себе Дубоиов от той ве- сти; те седые лохмы в бороде, которыми черные перемешаны, с той поры остались. Жена смиренно приняла смерть мужа; вы- тянулась вся, засветилась, словно восковой стала, ходила, тихо про себя улыбаясь; ча- сто задумывалась и невпопад речи вела. Но одна беда — не беда: одна; беда идет, другую за собою ведет. Беда пришла от старца Селифонтия. Старец в те поры был крепок, жесток, с римским профилем. Щепотник-ученый наез- жал, старину собирал, поглядел он на ра- скольничьего нона и сказал: — Цезарь... Настоящий Цезарь!.. Помолчал немного, взглянул на попов- ский рот и добавил про себя: — И сластолюбец. Стряпуха у него — лебедушка: белоте- лая, руки полные, круглые, а па локтях ямочки. В тот :год, когда Пронька нырнул, не за- медлило новое горе постучать в кованые дубоновские ворота. По реке прошел буй- ный мутный паводок. Весенняя земля на- бухла, млела под солнцем и давала испари- ну. На высоких березах набухли клейкие почки и в вечер, в теплынь от них несло пряным, томящим ароматом. На шатровой врьгше молельни ворковали голуби. На до- роге, в нагретом жидком песке купались с задорным чириканьем воробьи. Гликерия была, так -нежданный василек среди чистой июньской ржи. Дубонов ходил в черной поддевке, бороду носил оклади- стую, волнистую, па носу — большие в медных оправах очки. Он наговаривал внучке: — Учись, старец Селифонтий — голова- стый, все древлия писания превзошел. В головной горнице Дубоновых в красном углу висели иконы в тяжелых окладах, пе- ред ними светились огни зеленых лампад. .Дед Гликерии был исступлен в вере, верил в силу домового, в лешего, в водяного, а s больше всего — в псалтырь и в старца Се- лифонтия. Гликерия и сельские ребята у старца церковной грамоте поучались. Учились, долбили до хрипоты псалмы ца- ря Давида, а при книжном поучении загля- дывались на васильковые глаза Гликерии. Весенние зори вставайш цветистые, за- думчивые. Над низинами, в логах серые ту- маны ворожили. В лесу бродили хмельные запахи. Ручьи были шумны и полны го- мона. (На душе у ребят пела радость, когда Гликерия проходила по двору. Юноши на возрасте^ что псалтырю учи- лись, часто вечерами в теплынь, в туманы выходили за село и кричали над рекой: — Гли-ке-рия! Гли-ке-рия! — ...рия, — отзывалось за рекой, в си- нем бору эхо. iB великопостные дни Гликерия проходи- ла мимо окон молельни упругими шажками по хрустящему песку; на голове четный кержацкий плат, — в нем она походила на галочку. Дело шло к святой. Высокий лысый Марк пономарь выходил на зады, на огороды, гля- дел на взбудораженные прелые поля и вздыхал: •— Ого-го... Теплынь-то какая. Христов праздничек пригож будет. И шел в молельню ладить лампады да свечи. В великую страстную субботу все шло по- уставному. В молельной в углу маячила меркнущая лампада и стертый лик угодни- ка. Над плащаницей начетник гнусавил псалтырь. Гликерии не было в молельне, а отец Селифонтий отдыхал перед заутреней. Шла полночь. Ярко горели свечи, лампа- ды зеленые, синие, оранжевые, красные, биестели оклады на иксйах. Старец велича- во пел о воскресении. На улице теплынь, туманы стлались над рекой, набухали на березах почки. •Лысый Марк протискался средь бого- мольцев и шепнул: — Гликерия... Матушка... За разговень- ем, в кладовке... повесилась... Народ стал ломиться в поповские двери, затрещало резное крыльцо. В дверях чула- на стоял пономарь и держал свечу. Не мог поднять глаз лысый старик, а сердце сту- чало: — Гликерия... Гликерия... Досифея-вдова за грудь схватилась, ноги подкосились, под руки поддержали, — заго- лосила истомно: — Василек ты мой, с чего ты, моя сиро- тинушка?.. Церковный староста Добрынин (нет его нынче, — в ссылке) толкнул локтем вдову: — Тихо!.. Разголосилась... Есть по ком. Убивица она!.. Поскуднвца! Перед самым христовым праздником, да в заутреню...