Сибирские огни, 1938, № 2

мом, Настя, прихватив лыжи и дробовик, уходила в лес. В этих краях любая девуш- ка не уступала в охоте мужчине. Настя спу- скалась в глубокие пади, по окату го>ры — в густой ельник. Из него она часто выгоня- ла лисух. За падью, у каменьев, была лесная сто- рожка; по утрам далеко по холодному тем- неющему лесу разносилось петушиное пе- ние. 'Pas Настя переходила ручей. Весна дава- ла себя звать, гомонили вешние воды, пах- ло осиновой корой, чем-то неуловимым, ве- сенним, что поднимало в душе Насти трево- гу. В низине дымился тонкий парок. Настя неожиданно увидела плечистого тройного волка. Завидев Настю, он неуклю- жим галопом пошел в тору. Настя прицели- лась и выстрелила. Волк скакнул в сторону и, хромая, пошел в чащу. Настя обожала овражек и еще pas выстрелила по волку... Он 'взметнулся и сунулсн мордой в грязный снег. Весь день не закрывались дв ер в сто- рожку — приходили колхозники посмотреть волка: — Ай да, Настя! В сенях на утоптанной земле лежал, оскалившись, матерый зверь. Вечером пришел старый охотник Максим Шаркатун — кривоногий, плечистый, му- жик. Он присел на корточках над зверем, долго смотрел на него. Шаркатун любовно похлопал Настю по спине: — Молодец, девка! Настя вскипятила в котелке чай: почему бы ради такого случая не угостить челове- ка? Шаркатун скинул полушубок, присел к столу и с жадностью глотал душистый ки- пяток: умная девка эта Настя, сама себе ладит жизнь! Шаркатуну стукнуло пятьдесят лет, он был крепкий старовер смерть как не пе- реносил табашников. Он, как и Навар Ев- ланов, не пошел в колхоз: трудно на старо- сти лет перестраивать жизнь. Ему хотелось осудить Настю: нехорошо, девка, сделала, ушла от семьи, разрубила отцовскую волю. Но язык не поворачивался у Шаркатуна. Вместо упрека, он говорил ей: —• Сказывали, 'ежели в колхоз, то охо- ту — по боку. А отчего Андрон белку бьет? Значит, неверно!.. Он с удовольствием отгрыз крохотный ку- сок ^сахара и втянул сквозь зубы горячую струйку. — Я и то гляжу, — продолжал он, - - не плохо они ладят новую жизнь... Боюсь, Настька, того и гляди и моя тропка вольется в ихнюю дорогу... Что старец! Ему — что! Он отжил свое, отхлебался. Да и власть у него уплыла... Они вышли из избушки. Охотник натянул треух на лоб и скрылся под яром. Шли по- следние весенние заморозки. Под ногами охотника хрустел ледок. Над ельником свер- кали бриллиантовые звезды. Внезапно пришла весна. Крыши изб за одни сутки обтаяли, их старая бурая щепа золотилась на солнце. Бездонно голубел! небо. Хозяева выпустили на улицу обросших за зиму жеребят я коров, они подолгу, не шелохнясь, стояли у стен построек и гре- лись на солнце... На реке посинел лед, вздулся. Черной тучей летали над ельником граяи. Настя часами простаивала над яром. На ллосе тишина, — плотники закончили плот. Пахучий, сверкающий свежим тесом, он ле- жал высоко над рекой. Его втащили выше намеченного паводка, чтобы не утащило по- лой водой. На яру темной, неподвижной ры- биной лежала свеже-осмоленная лодка. На- стя любовалась синеющими за рекой даля- ми и дымками села. Вдоль реки протянулась широкая улица, — избы широкие, бревенча- тые хвастливо поднимали гребеШки крыш. На наличниках окон, карнизах красовалась узорчатая резьба, разукрашенные петушки. Над дворами высоко в небо устремлялись ко- лодезные журавли. Вон на взгорьи, на видном месте — креп- кие хоромы Ильи Дубонова. Знатно живут Дубоновы! Однако, Настя до глубины души жалеет Лушку, — за крепким тыном при- таилась жуть застойной, неподвижной жизни. Нет, не сладко живется Лушке Дубоновой в отцовских хоромах. Жутко. Взгляд Насти бежит дальше от дубонов- ского двора. Вот через дорогу, напротив дубоновсних хором, стоит рубленый из крупной стоны дом, схожий с дубоновским. Разница только в том, что нет в нем окон на улицу, — от калитки сразу поднимается кверху крыльцо, разубранное узорной резьбой; столбы кры- лечные — пузатые, бутылочные и изукра- шены разным цветом. Ворога на двор шат- ровые, а под окатом их — медный восьми- конечный крест. В первом этаже — старо- обрядческая молельня, где недавно старо- обрядцы справляли ночные бдения и другие послухи. Вверху — горницы старца Сели- фонтпя.