Сибирские огни, 1937, № 5-6

ди, таинственно выползающие откуда-то из тунгузских пустынь». Грусть и унылость под­ черкиваются и эпитетами, передающими зри­ тельные и слуховые ощущения: «бледное небо, высокие берега, белые скалы с траурной кай­ мой», «молчаливые ленские горы», «угрюмая и безлюдная Лена», Морозный выстрел, раздавшийся с реки, пи­ сатель сравнивает с криком хищной птицы. «Казалось, что какая-то чудовищная птица ле­ тит со страшной быстротой над рекой и сто­ нет». Это приближался к станку курьер ир­ кутского генерал-губернатора. Пейзажи Короленко были грустны, как гру­ стна была жизнь старой дореволюционной Сибири. Но произведения его не были песси­ мистическими, от них не веяло настроениями безысходности. За бледной зеленью,'’за тру­ пами деревьев, за траурной каймой скал он видел впереди огни и они, переливаясь яркими блесками в глухой тайге, неустанно манили его к себе. Короленко в своих рассказах «по-новому за­ говорил о человеке, о человеческой личности, о достоинстве человека, заговорил, как стойкий оптимист, как певец человечности». «Человек создан для счастья, как птица для полета», — восклицает один из героев Коро­ ленко («'Парадокс»). Эта фраза была в цент­ ре всей творческой работы писателя, она как бы пронизывала все его произведения. «Чело­ веческое счастье, — говорит Короленко в од­ ном из своих рассказов, — честное человече­ ское счастье дает душе что-то целительное и возвышающее. И я думаю всегда, что люди обязаны в сущности быть -счастливыми». И Короленко, как художник, как обществен­ ный деятель, боролся за право человека на ра­ достную и счастливую жизнь, осуществленную сейчас в стране социализма. Он боролся про­ тив порядка вещей, установленного царизмом. «Вся его жизнь была борьбой за справедли­ вость, одним беспрерывным противлением злу российского бесправия» I. В сибирских очерках и рассказах он изо­ бличал административный произвол, насилия и притеснения человеческой личности, которые видел на станках ленского тракта, в «рези­ денции» золотых приисков, в «содержающей» тюрьме Томска, в далекой Якутии. Он написал об этом с такой силой художественного обоб­ щения, что каждый его очерк звучит, как при­ говор царизму. После возвращения из сибирской ссылки, Ко­ роленко неустанно вступал в мужественную борьбу всякий раз, когда видел, что нарушена справедливость и совершено насилие. В го­ лодный 1891 год он боролся за общественную помощь голодающим. В 1895 году он горячо выступил в защиту удмуртов, ложно обвинен­ ных в человеческих жертвоприношениях. Он страстно протестовал против антисемитской травли и еврейских погромов («Дом № 13», процесс Бейлиса), против правительственных репрессий в эпоху подавления революции 1905 года, против смертных казней, которыми правительство расправлялось с революционера­ ми. Излюбленные образы Короленко — это об­ разы правдоискателей, романтиков, мечтателей. Он любовно рисовал свободолюбивых и сильных людей. Его Диац (рассказ «Мгнове- 1 «¡Правда», № 354, 25 декабря-1936 г. ние»), просидевший много лет на острове в замке, в черную ночь бежит из заключения и бросается на утлой лодке в бушующее море, почти на верную гибель. «Но кипучий восторг переполнил его застывшую душу. Он знал, что он свободен, что ничто в целом мире те­ перь не сравняется с ним, потому что все хо­ тят жизни... А он... Он хочет только свободы» Короленко искал в людях «искру» и, находя ее, радовался, воспевал ее. — Ну, да, я знаю: у вас они все «искру пре, являют». Вот и этот еще тоже с искрой, дол­ жно быть, — говорил Короленко -его приятель, когда они попали с ним на заимку и познако­ мились с бродягой Степаном. Степан действительно оказался с «искрой» и Короленко воспел его в превосходном расска­ зе «Марусина заимка». Он.нарисовал в своих рассказах целую гал- лерею искателей «праведной жизни», борцов «за прав-закон, свободолюбивых людей, рву­ щихся на волю. В рассказе «Соколинец», опи­ сав одиссею побега группы бродяг с острова Сахалина, Короленко заключает: «...Бродяга спал, а мои мысли ие давали мне покоя. Я за­ был о том, что привело его в тюрьму и ссыл­ ку, что ¡пережил он, что сделал .в то время, когда «перестал слушать родителей». Я видел в нем только молодую жизнь, полную энергии и силы, страстно рвущуюся на волю...». Толстовская проповедь «непротивления злу» встретила с его стороны блестящую отповедь. На легенды и притчи Толстого Короленко от­ ветил блестящим «Сказанием о флоре». «Сила руки — зло, когда она поднимается для грабежа и обиды слабейшего, — писал Короленко в этом замечательном произведе­ нии, — когда же она поднята для труда, защиты ближнего она — добро... Огонь не тушат огнем, а воду не заливают водой. Это правда. Но камень дробят камнем, сталь отражают сталью, а силу — силой». Эти слова и сейчас, звучат как пламенный призыв, «призыв к решительной борьбе против беснующихся сил варварского фашизма И его гнусной агентуры» («Правда»). По своему мировоззрению Короленко не шел дальше либерального народничества. Он не был революционером, борьбе революционной он предпочитал использование «легальных воз­ можностей». Противоречие классов, классовую борьбу, которая развивалась тогда в стране с все обостряющейся силой, он не видел. Он не видел путей революции. Короленко -не показывает в своих произве­ дениях осознание массами классовых интере- 'сов. У него нет индустриальной тематики, нет показа революционной борьбы рабочих. Он прошел мимо хозяйственной жизни деревни, не показал антагонизма между ее социальными группами. Но он, в отличие от прежней народ­ нической беллетристики, рисовал не сплошную безликую массу, а создавал типические харак­ теры. Со страниц его произведений вставали люди, которые разрушали традиционное, глу­ боко неверное представление народничества о народе. В творчестве своем Короленко об’ективно шел дальше своих воззрений. В день пятнадцатилетия со дня смерти В, Г. Короленко «Правда» писала: «Короленко дорог нам как художник слова, как обще­ ственный деятель именно тем. что он далеко